Поначалу Конберга не заметила ничего, кроме грибов.
— Я думала, вы вместе пойдете. А похоже, что вы на милю друг к другу не приближались, — только вешенки одинаковые.
Сидрок промолчал. Эалстан тоже. Тишина на кухне становилась подозрительной. Конберга пристально глянула на обоих, фыркнула и принялась перебирать грибы.
Бывают вещи слишком очевидные, чтобы их замечать. Конберга добралась почти до самого дна корзины и вдруг замерла с сыроежкой в руке.
— Эалстан, мама давала тебе другую корзину. — Она отложила грибы в сторону и нахмурилась. — Да у нас вообще такой корзины нет, верно?
— Верно. — Эалстан попытался выставить случившееся в самом выгодном свете. — Я менялся грибами, ну и корзинами поменялись нечаянно. Думаешь, мама рассердится? Корзина ничем наших не хуже.
Его напускная невинность не выдержала бы проверки, даже если бы рядом не стоял готовый взорваться, словно ядро, Сидрок.
— Грибами менялись, значит? — переспросила сестра, подняв бровь. — И как она, красивая?
У Эалстана отпала челюсть. Юноша залился краской. Фортвежцы от природы были смуглы, но не настолько — в этом он был постыдно уверен, — чтобы румянец на щеках остался незаметен. Прежде чем Эалстан успел ответить, Сидрок сделал это за него — или для него:
— Я ее видел. Миленькая… для каунианки.
— О, — только и ответила Конберга и взялась перебирать оставшиеся грибы. При словах Сидрока она подняла и вторую бровь, но этого юноше показалось мало.
— Ты не слышала? — громко поинтересовался он. — Каунианка. В оч-чень тугих штанишках, вот как.
Он шумно облизнулся.
— И вовсе нет! — воскликнул Эалстан. Ему показалось, что ситуация требует разъяснений. — Ее зовут Ванаи. Она живет в Ойнгестуне. Мы и в прошлом году грибами менялись.
— Она каунианка, — вновь повторил Сидрок.
— Я тебя с первого раза услышала, — едко заметила Конберга. — Знаешь, на кого ты сейчас похож? На альгарвейца.
Если это должно было утихомирить Сидрока, то цели своей не достигло.
— Ну и что? — бросил он, вскинув голову. — В этом доме все как помешались на чучелках. По мне, так рыжики тут на верную жилу напали.
— Тебя никто не спрашивал, — прорычал Эалстан.
Он хотел уже напомнить, что кауниане помогли его брату бежать из лагеря для военнопленных, но в последний момент смолчал. Его кузен и раньше заговаривал о чем-то, изрядно походившем на вымогательство. Вряд ли Сидрок был в своих намерениях серьезен, но снабжать его зарядами для жезла Эалстан не собирался.
Пришла очередь Сидрока багроветь. Но то, что он собирался ответить, умерло у него на губах, потому что в дверь постучали.
— Леофсиг, верно, — промолвил Эалстан. — Впустишь его?
Сидрок вышел. На лице его читалось облегчение. Эалстан был только рад избавиться от него, прежде чем дошло до кулаков. Конберга — тоже. Сестра тяжело вздохнула.
— Силы горние, — заметила она, — я жалею порой, что дяде Хенгисту некуда больше податься. Он-то неплохой человек — хороший, правду сказать, но Сидрок…
Она закатила глаза.
— Они наша родня, — промолвил Эалстан.
— Помню, — ответила Конберга. — С тем же успехом это мы могли ютиться у них. — Она снова вздохнула. — Но он такой…
Сестра сжала кулаки. Она способна была надрать братишке уши до того самого дня, когда пару лет назад решила для себя, что девушке драться неприлично. Удастся ли ей это сейчас, Эалстан не знал, но проверять вряд ли осмелился бы.
— Он у нас все знает, — заметил юноша с насмешкой. — Не веришь — его спроси.
— Он хочет все знать. — Конберга еще крепче сжала кулаки и выпалила яростным шепотом: — По-моему, он пытается подглядывать за мной, когда я одеваюсь.
Эалстан развернулся к дверям, и на лице его, верно, отразилась убийственная ярость, потому что сестра ухватила его за плечо.
— Нет, не надо! Я не уверена. И доказать не могу. Просто… кажется.
— Гнусность какая! — буркнул Эалстан, но расслабился немножко. Конберга отпустила его. — А мама знает?
Сестра покачала головой.
— Нет. Я никому не говорила. И тебе не надо было, да только надоел он мне до смерти.
— Не диво, — заметил Эалстан. — Если бы отец знал, он бы из Сидрока дух вышиб. Силы горние, если бы дядя Хенгист знал, то сам бы из него дух вышиб. — Что сделал бы с кузеном Леофсиг, он говорить не стал. Об этом думать было страшно — дело могло кончиться членовредительством. Смерть и увечье с приходом войны он начал воспринимать куда серьезней, чем прежде.
— Тш-ш! — обронила Конберга. — Идут.
Эалстан кивнул — за порогом кухни слышались шаги.
В присутствии Леофсига Сидрок вел себя потише, чем при Эалстане: старший из братьев, будучи уже взрослым мужчиной, внушал юноше уважение, которого младший еще не удостоился.
Сейчас Леофсиг выглядел изнуренным донельзя.
— Плесни вина, сестренка, — пробормотал он. — Промочу глотку, а потом в баню схожу ополоснуться. Вода будет холодная, но это неважно. Мама с папой уж точно не захотят, чтобы я вонял на весь дом, как сейчас.
— Мама с папой рады, что ты с нами, несмотря ни на что, — заметила Конберга, наливая ему кружку. — И я тоже.
Эалстан, как брат Леофсига, мог позволить себе покрутить носом со словами «А я вот не уверен». Леофсиг всего лишь шутливо хлопнул его по плечу. Но когда Сидрок хохотнул на пробу, оба брата глянули на него так, что у того обнаружились срочные дела где-то в другом месте.
Кружку кислого красного вида Леофсиг осушил в три-четыре глотка и утер губы рукавом — настолько грязным, что винные пятна уже не могли ему повредить.
— Хорошо! — выдохнул он. — Только в сон после вина тянет, а мне еще в баню надо заглянуть.
— Ты себя вконец загоняешь, — встревоженно заметила Конберга. — Ты знаешь достаточно, чтобы быть при отце помощником счетовода. Не понимаю, почему ты гнешь спину на дорожных работах.
— Да, я знаю достаточно, чтобы помогать отцу, — и достаточно, чтобы этого не делать, — ответил Леофсиг. — Для начала, у него не столько работы, чтобы требовался помощник. Во-вторых, он в своем деле мастер; он даже альгарвейцам в Громхеорте бухгалтерию ведет. Не забывай, многие знают, что я вернулся, но молчат. И пусть молчат. А если отец потащит меня помогать ему в бухгалтерию альгарвейского губернатора, например, тут уже скрыть мое бегство не получится.
— Это все так, — признала Конберга со вздохом. — Но мне тошно смотреть, как ты на костяк исходишь.
— Не бойся, от меня еще много осталось, — утешил ее брат. — Помнишь, каким я вернулся из лагеря? Вот тогда от меня точно кожа да кости оставались. А сейчас я всего лишь потом провонял, да и это поправимо.
