— Как получится, — хмуро ответил граф. — Ну, шагай на кухню! Посмотрим, кто ты такая.
Втащив упиравшуюся женщину на кухню, он толкнул её на пол и потребовал огня.
— Не стоит, сеньор, я знаю, кто она, — робко возразил дежуривший тут солдат, но всё же протянул плошку с маслом. — Это Агнесса, наша шлюха.
— Зачем тебе шлюха, если твоя душа скоро расстанется с телом? — сплюнул Норинстан и пнул трясущуюся Агнессу. Он её не помнил. — Ну, зачем врала, что кухарка?
— Я действительно кухарка. Старая приболела, я ей помогаю. Я почти ничего не ем, — поспешила добавить она. Лишь бы он её не выгнал!
— Ладно, живи! — смилостивился Норинстан.
Агнесса с облегчением вздохнула. Она останется рядом с ним!
Граф вышел вон и в задумчивости направился к часовне: каждый вечер перед сном он усердно молился о спасении замка, иногда, как сегодня, по нескольку раз. Коротко на людях и долго, обстоятельно, искренне наедине с Создателем. Пока Бог был на его стороне, но Роланд опасался потерять его расположение.
— Ну, чего расселась! — прикрикнул на проститутку солдат. — Принеси воды и кинь чего-нибудь тому малому внизу.
— А мне можно поесть? — робко спросила Агнесса, оправляя платье.
— Сначала отработай свою еду!
— А тот, внизу, тоже её отработал? — обиженно буркнула женщина.
— Отработает, будь уверена! А нет, так подохнет. Ну, шевели ногами, шлюха!
Агнесса покорно сгребла в миску остатки ужина и плеснула в кувшин воды. Чего, собственно, жаловаться, с ней всегда обращались не лучше. С тех пор, как её мать решила променять красоту дочери на деньги, всех интересовало только её тело. Для всех она не лучше собаки, даже хуже собаки. Её можно до смерти избить, испортить кулаком лицо, вымазать волосы в грязи — и никто их не осудит. Как же ей это надоело!
Помниться, попав к первому содержателю, она хотела умереть и утопилась бы, если бы ей позволили. Потом, пресытившись молодой девушкой, купец продал её компаньону; тот увёз её в другой город, где бросил, оставив без средств к существованию. Так как она не была невинной девушкой, а посему не могла стать честной женой и матерью, пришлось избрать постыдное ремесло, правда, не сразу. Сначала Агнесса стирала бельё, но почтенные торговцы, да и простой ремесленный люд, не давали ей проходу; жилось ей не сладко. А тут ещё всплыло её бесчестье… Словом, бельё она больше не стирала. Добропорядочные горожанки плевали ей в лицо, а их мужья, не скупясь на грязные словечки, стремились затащить её в постель. Естественно, не платя. Агнессе это надоело, и она начала брать деньги за свои скромные услуги.
Потом были частые переезды, гонения и штрафы, и та харчевня, в которой она случайно оказалась, брошенная очередным любовником, та, в котором она встретила графа. И теперь Агнесса была здесь, в осаждаемом замке, и кормила безвестного узника, хотя сама ещё не ужинала. А после она вернётся на кухню, чем-нибудь перекусит и вернётся к себе на сеновал, где, если повезёт, можно будет немножко помечтать о том дне, когда осуществится её мечта. Но Агнесса знала, что она никогда не сбудется, так же, как ей не стать той, кем она была четыре года назад. Что ж, каждому своё.
* * *
Через пару недель, когда долины наполнились птичьим гомоном, возвестившем о вступившей в свои права весне, начался новый штурм. Он был так же неудачен, как предыдущие, и Леменор собрался скомандовать отступление, когда тяжёлые дубовые ворота вдруг приоткрылись. Через образовавшуюся лазейку хлынули осаждающие. Первые ряды попали в ловушку: чугунная решётка за привратной башней опустилась за спиной прорвавшегося противника. Их было не спасти. Осаждающим пришлось отступить и заняться подкопами, отвлекая внимание защитников ложными приступами.
Вновь побывавший у Леменора Робин посоветовал приостановить бесполезные земляные работы, и предложил небольшому отряду вслед за ним проникнуть в замок через один из подземных ходов. Солдат не обманул, незадолго до рассвета ворота Леопадена распахнулись, и конница, беспрепятственно, хлынула внутрь. Крикам о пощаде внимали немногие и то, если они исходили от тех, кто был способен заплатить выкуп. Обезумевшие от страха, почерневшие от копоти мирные обитатели замка хаотично метались по двору, пытались укрыться возле ворот во внутренний двор, барабанили кулаками по доскам. Для наступающих эти бедные люди были чем-то вроде поднятых сворой диких зверушек; они со злорадным смехом гонялись за ними и, словно стремясь перещеголять друг друга в жестокости, убивали их.
С именем Господа и девизом своего рода на устах Роланд Норинстан носился по двору и, несмотря на не до конца зажившую рану, ожесточённо сражаясь за каждый дюйм. Граф понимал, что внешнего двора не отстоять, но это был его замок, он не мог отдать врагу ни камня без боя. Ничем не уступал ему в храбрости Дэсмонд.
Артур горел желанием убить Норинстана, но никак не мог подобраться к нему. Роланд то оказывался рядом, то, исчезая, появлялся в противоположном углу двора. Леменору даже начинало казаться, что он охотиться за дьяволом, ведь только Нечистый мог вытворять такое.
Но граф был человеком, а человеку свойственно ошибаться. И он ошибся, понадеявшись на крепость стен Норинского замка и верность его защитников. Родовой замок был наполовину захвачен, осажденные медленно отступали, оставляя убитых товарищей на холодных камнях двора.
Вторые ворота захлопнулись: защитники укрылись в последнем оплоте — внутреннем дворе и донжоне. В часовне дрожащий священник отпевал убитых и молился за спасение душ живых.
В эти тревожные минуты, в перерывах между молитвами и отдачей приказов, Роланд вспомнил пророчество старой гадалки. Да, всё верно, победу он потерял, ему осталось только с честью погибнуть. Но умирать Норинстан не хотел.
Человек всегда мечтает о чуде, и граф тоже мечтал, в глубине души надеясь на то, что он сумеет спастись и когда-нибудь заново отстроить Леопаден.
Ночью в Норинском замке воцарилась хрупкая тишина, на следующее утро нарушенная мерным гулом тарана.
На этот раз баннерет предпочёл держаться в стороне от арбалетов и потоков смолы. Ему нужно было остаться в живых. Кто знает, может, за удачный штурма ему дадут титул? Ради этого он пойдёт на всё.
Сломать ворота и разобрать кладку пока не удавалось; защитные железные полосы и крепкое мореное дерево стойко противились тарану. Но на осаждающих работало время, и они не сдавались.
Когда ворота треснули, и ополченцы хотели единым мощным ударом снести их и ворваться во двор, над замком разнеслось громкое: "Честь, доблесть и крест!". Истерзанные ворота распахнулись, и истрепанные стяги Норинстанов заставили осаждающих отступить. Преследуя их, во внешний двор вырвалась конница: окровавленная, покалеченная, с озлобленными лицами. Конница срезала передние ряды, пешие солдаты доканчивали работу.
