ГЛАВА 11
— Покажешь еще раз, Серина? Пожалуйста. Одним глазком посмотреть.
Серина вздохнула, отодвинула ткань от входа в палатку и прошла внутрь, сестра Дючетт — следом. Слуги быстро устроили укрытие для дочери герцога, включая груду одеял и шкур вместо кровати и чашу воды, чтобы она смыла грязь пути.
В одном углу стоял большой сундук, подарок от отца с указаниями послушной дочери.
Дючетт прошла к сундуку, почти танцуя, коснулась медных замков пальцами. Она с надеждой посмотрела на Серину.
— Хорошо, — с неохотой сказала Серина. — Не стесняйся.
Дючетт радостно запищала, откинула крышку и посмотрела мечтательно на горы розовой ткани, бережно уложенной в сундук. Она провела пальцами по корсету с бусинами, нежно коснулась тонких рукавов.
— Так красиво! — выдохнула она. — Почему ты не надела его сегодня, Серина? Разве не это отец прислал для встречи с принцем?
Серина опустила сумку с плеча на кровать, а потом сунула ладони в рукава ее робы послушницы. Великая мать Дидьен пыталась убедить ее отдать наряд на время пути из храма в Водехран, но Серина настояла, что оставит его. Она ощущала себя в этом удобнее, чем в том, что ей прислал отец. Особенно, когда розовое платье так манило Дючетт.
— Такое платье неудобно для пути, — сказала она. — Оно точно испачкалось бы, или его зацепили бы колеса. И хорошо, что я не в нем. Сестры несколько часов будут менять разбитое колесо, и будет уже темно для пути. Мы не успеем в Дюнлок до завтра.
— Но ты будешь в нем завтра, да? — словно сжимая святую реликвию, Дючетт подняла головной убор с камнями и вуалью, подняла его и стала восхищаться им.
Рот Серины дрогнул в улыбке. Она прошла к Дючетт, забрала головной убор, оттолкнула капюшон послушницы подруги, опустила украшение на ее голову. Дючетт охнула, когда шелк упал ей на плечи.
— О, Серина! Не надо! — возразила она, но не пыталась снять головной убор. Ее ладони теребили шелк, лицо сияло. — Как я выгляжу? — спросила она, вертясь. — Похожа на настоящую леди?
Серина склонила голову. Дючетт была простой и худой, с румяными щеками и заразительной улыбкой. Никакие украшения не сделали бы ее красавицей, а камни и вуаль не могли скрыть ее лысую голову неровной формы. Но она хотя бы носила украшение лишь для игры, никто не ждал, что она будет играть красавицу в реальности.
— Тебе это идет больше, чем мне, — искренне сказала Серина.
Дючетт рассмеялась и закружилась, шелк развевался за ней.
— Я хотела бы стать принцессой! — она раздраженно посмотрела на Серину. — Почему ты все время такая хмурая? Мы будто едем на твои похороны, а не на свадьбу.
Дрожь пробежала по спине Серины. Она старалась не смотреть на сумку на ее кровати, где был еретический перевод священного писания, выполненный сестрой Ильдой.
За ересь казнили… и эта судьба нынче была куда ближе обычного.
Сирена пожала плечами и издала смешок.
— Может, я просто предпочитаю робы и капюшоны, — она шагнула вперед и забрала головной убор с лысой головы Дючетт.
— Ну и глупо, — ответила Дючетт, гладя шелк пальцами, а потом отпуская. — Я бы легко с тобой поменялась!
— А я с тобой, — прошептала Серина. Но Дючетт не слышала ее. Послушница прошла по палатке и опустилась на кровать Серины.
— О, мои ноги! — застонала она. — Наверное, мы прошли сотню миль сегодня. А теперь нас ждет ночь в дороге, а не в постелях, — она плюхнулась на одеяла, задрала ноги и сцепила пальцы за головой. — Ты хотя бы поспишь внутри. Остальным придется прятаться под телегами и молиться, чтобы не было дождя.
— Можешь поспать сегодня тут, Дючетт, — Серина сунула вуаль к платью и опустила крышку сундука. — Тут хватит места на еще одного человека, — об этом она тоже спорила с Великой матерью, отправляясь в путь. Серина не хотела особое отношение: личную палатку, роскошную, как для высшей жрицы. Это отделяло ее от послушников еще сильнее.
Улыбка Дючетт немного увяла от приглашения Серины, она печально нахмурилась. Она огляделась в палатке, которая была не очень большой, и покачала головой.
— Нет. Если я останусь, сестра Альбина порвет меня утром. Она заставит меня петь молитвы покаяния, пока я не сорву голос. Лучше не злить ее, — Дючетт села и слезла с кровати. При этом сумка Серины упала, и что-то вылетело из нее на пол.
Сердце Серины почти остановилось.
— Что это? — Дючетт подняла маленький потрепанный по краям пергамент. Она перевернула его, увидела край сломанной печати на краю и затаила дыхание. — Это… королевский орел? О! — она подняла взгляд, глаза сияли, кривые зубы сверкнули в понимающей улыбке. — Это любовное письмо от Золотого принца?
— Нет, отдай! — Серина пересекла палатку и забрала письмо из рук Дючетт. Она поняла, как резко звучала, подняла голову и быстро смягчила голос. — Прости, Дючетт, это… важное послание из Дюнлока, эм,… с важными деталями.
Дючетт изображала улыбки и беспечность, но не была дурой. Она приподняла бровь, открыла рот, но передумала и закрыла его.
— Я принесу ужин, миледи, — холодно сказала она и вышла из палатки, оставив Серину.
Слово «миледи» звенело в ее ушах, Серина скривилась и опустила голову. Она не должна была так говорить о Дючетт. Но мысль, что кто-то увидит содержимое этого письма… особенно Дючетт, которая не могла держать язык за зубами…
Она посмотрела на пергамент, прижатый к груди. Нужно было давно уничтожить это письмо.
Серина выругалась, опустилась на колени у кровати и подтянула к себе сумку. Как глупа и беспечна она была! Она отвлеклась на Дючетт и не поняла, что сумка была открыта. Она убрала письмо на дно. Ее ладонь задела кожаный переплет книги сестры Ильды. Словно успокаивая себя, она коснулась книги, провела пальцем по краям страниц. Убеждаясь, что они еще были там.
Она почти ощущала силу в этом переплете. Силу изменить мир… Но только если книга попадет в верные руки в правильный миг истории.
Ком появился в горле. Серина с болью сглотнула и поспешила закрыть сумку и завязать кожаные шнурки. Она встала с колен и села на кровать. Внутри стало темнее. Солнце почти село, и свет был лишь от костров рядом с палаткой. Воздух был холодным, но она не могла набраться смелости и покинуть палатку, присоединиться к сестрам у огня.
Вместо этого она укуталась в плащ и сидела. Сумка лежала у бедра, вес успокаивал и тревожил.
Они попадут завтра в Дюнлок.
Сначала она была рада, когда колесо кареты с уважаемой Великой матерью Дидьен сломалось. Возмущения великой жрицы вызвало тайное веселье у сестер, и замена колеса означала еще ночь в дороге. Еще ночь, когда Серина еще могла притворяться сестрой Сивелин, писарем, верным Богине и работе. Еще ночь, когда она могла не думать о свадьбе и церемонии, ждущей ее через семь дней.
Еще ночь, когда она могла скрыться от унижения.
— Королева может шептать на ухо короля, — вспомнила она в темноте голос сестры Ильды. — Королева может говорить в безопасности постели то, чего не смогла бы сказать святая сестра в публичном месте.
Серина опустила голову и притянула сумку на колени.
— Это… не ради меня, — прошептала она. Ее слова были как исповедь. — Я делаю это ради Перриньона и народа Голии. Клянусь, Фейлин, я никогда не согласилась бы на этот брак в другом случае. Я бы никогда…
Крик разбил воздух.
Серина вскочила на ноги, мышцы сжались от страха. Еще крик, еще, хор ужаса. Серина шагнула вперед, назад, не знала, остаться тут или вырваться из палатки. Любопытство победило, и она сдвинула ткань на входе, сжимая сумку под рукой. Она вышла наружу, порыв ветра сорвал с ее лысой головы капюшон.
Паника вспыхивала перед ней. Сестры бежали, лошади вопили. Силуэты мелькали между костров, тени плясали. Но она почти против своей воли посмотрела в центр лагеря.
На облако живой тьмы, что была глубже ночи. И на фигуру в центре той тьмы, фигуру в лохмотьях свадебного платья.
