истории, могу как-нибудь рассказать. А вообще Косяк нормальный, только… такой вот. Непривычный.
- А, ясно.
- Ну отлично. Тогда предлагаю побеседовать о более злободневных вещах, - он улыбнулся, - на вас чай заваривать?
- Угу, - угукнул отец.
- С удовольствием, - несколько невпопад ответила мать.
- С мятой, с мёдом, со всем вместе? С чем-то ещё?
- Угу.
- С удовольствием.
- Ну понятно…
Ёжик подошёл к шкафчику с чаем, кофе, солью и остальным в таком роде; едва худенькие коротенькие ножки встали на мыски, чтобы их обладатель мог добраться до чая в пакетиках и сахара в кубиках, как раздался стук в дверь, не то чтобы настойчивый, но внушительный. Это сперва напрягло, а потом Ёж догадался, кто стучит, бросил родителям «Не волнуйтесь», хотя те и не намеревались волноваться, пробежал в коридор, распахнул дверь.
Дубнер вошёл в дом без единого слова, даже не поздоровавшись. Огляделся по сторонам, увидел на кухне Ежиных родителей, еле заметно приветственно им кивнул, затем обратился к Ёжику:
- Одевайся.
- Как… сейчас? Но я…
- Думаю, стоит отложить другие дела, - предвосхитил Дубнер.
Ёжик засомневался: взгляни из одного положения и решишь, что бобёр говорит правду, но, с другой стороны, чётко ощущалось исходящее от парапсихолога безумие. Или колючий зря волнуется? Раньше-то он не общался с животными странными, ни на кого не похожими… Здесь опять всплыла ассоциация с самим Ёжиком, с вызывающими недоумение переменами в его жизни, а кроме того, с не убирающимся из головы звуком ЖЖЖЖ, который перестал усиливаться и «играть» всё чаще, но определённо не желал прекращаться. Проще говоря, Ёж тоже сумасшедший; так стоит ли двум психам бояться друг друга? Ну конечно, нет! Им стоит дружить, хотя бы по той причине, что они оказались в меньшинстве.
Носителя иголок эта мысль отчего-то развеселила, он извинился перед матерью с отцом за то, что не может составить им компанию, и стал одеваться.
- Сынок, ты куда? – спросила заволновавшаяся мать, появляясь из кухни; отец так и продолжал смотреть телевизор: Нил на тот момент обыгрывал Морентину 2:1.
- Пойду проветрюсь с господином Дубнером.
Мать подозрительно взглянула на бобра, тот ответил ей безразличным взглядом. Ежиха подошла к сыну, взяла его за локоть, прошептала на ухо:
- Я не хочу, чтобы ты с ним ходил.
- Почему?
- Он выглядит… ненадёжно.
- Не больше, чем папа.
- Да, но…
- Мам, извини, мне пора.
Но мать удержала его за локоть.
- Подожди-подожди. Безусловно, у меня нет права тебя неволить, только ходит много разговоров о Дубнере. Не хочу, чтобы мой сын рисковал собой.
- Сын уже вырос, мам. За два с лишним десятка лет можно было заметить, а ты по-прежнему пытаешься меня контролировать, пусть и реже.
Сделав вид, что ничего не услышала, она попыталась перевести диалог в другое русло:
- Об этом бобре ходят слухи пострашнее, чем о людях.
- Знаю, слышал. Но мне правда пора, мамуль. Извини. – Он поцеловал родительницу в лоб, осторожно высвободил лапу. – Парадную дверь закройте своим ключом, когда будете уходить. Пока, пап.
- С двух метров по воротам не попасть – да, это настоящее мастерство! – донеслось в ответ с кухни.
Дубнер что-то побурчал, и они с Ёжиком вышли на улицу.
Озадаченная поведением сына, который, как ей увиделось, разительно переменился, мать ежиха ещё какое-то время стояла в коридоре, смотря на закрытую дверь. Потом вернулась на кухню, к мужу, что громко и искренне переживал за обе команды (счёт к тому времени был ничейным, 3:3, и матч радовал не только количеством забитых голов). Но не успела сесть за стол: в дверь забарабанили. Под ликование отца, когда Морентина закатила Юнайтеду четвёртый мяч, мама вышла в коридор, распахнула дверь.
- Слушай, я тут… - раздалось с крыльца – и внезапно прервалось.
При виде матери соседа Ведро застопорился, проглотил заранее подготовленную речь; лапа с потрёпанными, мечеными картами скользнула за спину. – Не знал, что вы приехали. Здравствуйте, - пролепетал он.
Мать, будучи не совсем в курсе происходящего, вежливо поздоровалась, пригласила выдра в дом. Ведро не сопротивлялся: прозвучало ответное приветствие, и хорёк (не по происхождению – по натуре) шмыгнул в внутрь. Ведро наглел на ходу, даже на бегу: стоило матери Ежа закрыть дверь и повернуться, как он предложил ей сыграть в «дурака». На деньги, ясное дело, иначе неинтересно. Ежиха решила посоветоваться с мужем:
- Милый, ты «за»!
- Да-а-а! – проорал милый, когда футболисты забили миллионный, наверное, по счёту гол; отец перестал следить за тем, кто впереди, и уже кричал больше по привычке.
- Он «за». Тогда и я «за». – Мать внимательно поглядела на Ведро.
С лица мигом исчезла ехидная улыбочка.
«Ну, здравствуйте, лёгкие деньги», - подумал хитрец-сосед.
«Ну, здравствуй, профан», - безо всякого выражения на лице помыслила госпожа Ежовая, пятикратный обладатель звания «Лучший игрок в покер», трижды лауреат премии «Идеальный блеф», победитель «Олимпийских карточных игр», неоднократный призёр «Официальных вседворовых состязаний», женщина по прозвищу Коварная лапа. И, по совместительству, жена организатора ВОЛП – Всепланетного Общества Любителей Преферанса, единственного зверя, получившего награду «За выдающиеся достижения во всех играх», легендарного игрока, создателя десятка новых карточных игр и организатора сети школ для юных картоманов «Блеф и К°».
Похоже, кое для кого вечерок намечался преинтересный…
3/5
Дорогу через густые леса и туннели под землёй они проделали вместе; Дубнер уверенно шагал, Ёжик поотстал от него на полкорпуса, то и дело прибавлял шаг, попутно удивляясь, как это бобёр, при его-то весе, умудряется преодолевать длинные расстояния спортивной ходьбой, чуть ли не бегом.
Когда дистанция закончилась, они оба вынырнули из люка, Дубнер попросил подождать на кухне и ушёл, правда, совсем ненадолго: через минуту-две он вернулся, держа в лапах её. Колкий даже не сразу понял, что ему показывают, потом сильно удивился, потом начал вспоминать, видел ли когда-нибудь её в таком виде, а потом совсем уж растерялся, запутавшись в мыслях, рассуждениях, предположениях.
Это была гитара… и она выглядела прекрасно! Чудесно, восхитительно, по-настоящему привлекательно. Ёж никогда бы не подумал, что предмет может вызывать столь бурные чувства. Но она вызывала: своей грушевидной формой, рождающей многочисленные
