Старушка сощурилась на него, не говоря ни слова, но не ушла прочь.
Микаел не знал местного языка и произнес по-немецки:
— Прекрасная нынче погода.
— Да, но снега обычно бывает больше.
Ну, вот они и поняли друг друга!
— Я только что был в капелле. Почему она стоит заброшенной?
Старуха отвернулась.
— Она слишком мала. В городской церкви лучше.
— Конечно, но разве это не личная капелла Стейерхорнов? Похоже, она бездействует свыше ста лет?
— На это были свои причины. Здесь было слишком шумно.
Микаел улыбнулся.
— В каком смысле?
Старуха посмотрела в небо.
— Скоро пойдет снег.
Видя, что она не желает отвечать, Микаел переменил тему.
— Вы не покинули город, как все остальные?
— Нет. Куда мне идти?
— Значит, Вы не боитесь русских?
— В Ливландии было много хозяев. Один не хуже другого.
— Похоже, что русских здесь боятся больше всего, судя по тому, что город опустел.
— О, теперь отсюда мало кто уезжает. Люди снялись с места все сразу, потому что жить здесь плохо. Но я живу вдали от главной улицы, так что со мной ничего не случится.
Микаел сел на козлы для пилки дров, старуха же примостилась на дровяной куче, явно желая поболтать.
— Какие же беспорядки происходят на главной улице? — спросил Микаел.
Старуха неважно говорила по-немецки, но он, тем не менее ее понимал. Понизив голос, она сказала:
— Я-то сама ничего не слышала, но другие слышали. Видите ли, это привидения.
Чувствуя, что она подошла к самой драматической сути происходящего, Микаел спросил:
— И что же это за привидения?
— Никто толком не знает. Это может быть привидение господина Ингемунда, погибшего на Чудском озере, или привидение господина Вильфреда, погибшего под Танненбергом. Или привидения каких-то других предков. Стейерхорны всегда были очень воинственными и гордыми, как дьяволы. Говорят, кто-то слышал, как они возвращаются домой с поля битвы. Тот, кто выходит из дома дождливым вечером бабьего лета, может услышать тихие шаги множества людей и коней, грохот и стук. А иногда — отдаленный рокот траурных барабанов. Но никто ничего не видит, разумеется. Все они направляются в сторону имения.
— Бабьим летом? Я мало что знаю о битве на Чудском озере, это было так давно. Но ведь это происходило зимой? Разве они сражались не на льду озера? Битва же при Таннеберге произошла 15 июня 1410 года, об этом говорил мне мой приемный отец. Но даже если все это довольно неприятно, это же не опасно, а?
Старуха смерила его взглядом.
— Мертвецы не приносят ничего хорошего. И если это привидения, следует держаться от них подальше.
— Мертвые не могут причинить зла живым.
— Разве? Видимого вреда они причинить не могут, но они оказывают тлетворное воздействие на души людей. Они вызывают у людей депрессию, молодой человек, а это серьезная болезнь. Поэтому все и бегут из города.
— Значит, у Стейерхорнов больше нет подданных?
— Нет. Молодой хозяин имения Стейерхорнов жив и здоров, но в городе больше никого нет. Все ушли. Теперь они живут в березовых лесах.
Микаел невольно посмотрел в сторону березового леса, видневшегося вдали, но дома мешали ему как следует рассмотреть равнину.
Лично он не назвал бы графа фон Стейерхорна молодым, но все относительно, все зависит от возраста говорящего.
Все это его очень занимало, но виду он не подавал.
— Но если армия привидений собирается в имении, то обитатели должны были когда-то слышать или видеть что-то!
— Никогда этого не было. Они говорят, что все спокойно.
В самом деле, создавалось впечатление, что Стейерхорны чувствовали себя в безопасности.
Микаел поблагодарил старуху и распрощался с ней. Ему хотелось что-то дать ей, но у него ничего с собой не было.
Он шел по главной улице, узкой, грязной, покрытой рытвинами. Кое-кто еще оставался в городке. По обеим сторонам теснились дома. А вообще-то на главную улицу она была не похожа.
В холодном воздухе уже кружились снежинки, хотя весна была уже не за горами. Микаел совсем продрог. Его ощущение одиночества еще более обострилось в этом затихшем, всеми покинутом городке под бездонным небом. Нигде он не видел такого распахнутого неба, как над этой равниной. Депрессия? Разве он сам не страдает от этого уже несколько лет? Биргитта… Может быть, она прогонит прочь его одиночество и его подавленность? Но не слишком ли многого он хочет?
Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть ее. Он ускорил шаг.
Одетая в черное женщина встретила его у ворот.
— Сегодня вечером ты сможешь пойти в конюшню, — сказала она, — это самое подходящее время.
Он кивнул, и они вместе направились к дому.
Навстречу им выбежала Биргитта, накинув на плечи большую шаль: она была так хороша, что щеки его тут же залил румянец.
— Милости просим, Микаел, — сказала она, протягивая ему обе руки. Она бегло поцеловала его в щеку, и его тут же бросило в жар. Его же спутницу она даже не удостоила взглядом. Та спокойно отошла в сторону, направилась к дому и исчезла, свернув на задний двор.
Ничего себе, вражда!
Биргитта повела его в гостиную, как и прежде, и на этот раз там был щенок. Он забился под диван, и она вытащила его оттуда.
— Взгляни, — с гордостью произнесла она, когда они сели, — какой он круглый!
Микаел взял у нее жалкое, маленькое тельце. Щенок свернулся у него на руках калачиком, все еще дрожа, как в лихорадке. Да, живот у него был круглый, как мячик, но ребра выпирали наружу, и Микаел видел, что собака была в крайне плачевном состоянии. Глаза слезились, раны гноились, с ушами тоже было не в порядке: щенок держал голову набок, то и дело встряхивая ею.
— Он скоро поправится, — сладким голосом произнесла Биргитта.
— Как его зовут?
Последовала неловкая пауза.
— Э-э… Мики. В честь тебя.
— Но разве у него не было клички до того, как я появился?
— Была, но я переименовала его, ведь это ты снова вернул его мне. Он улыбнулся.
— Привет, Мики, — ласково сказал он собаке, которая совершенно не реагировала на эту кличку. Уткнувшись мордой в сгиб его локтя, щенок почувствовал себя в безопасности и перестал дрожать. Пригревшись, он принялся вылизывать его руку. У Микаела комок стал в горле при виде такой нежности.
Кто-то наблюдал за ним с галереи: одетая в черное женщина предостерегающе качала ему головой. Микаела это вывело из себя. Он хотел побыть один с Биргиттой и не желал, чтобы им помыкали. Его охватило неодолимое желание проявить жестокость, указать на нее пальцем, но ее воля оказалась сильнее его воли. Она не произнесла ни слова, но ее присутствия оказалось достаточно, чтобы усмирить его.
