— Зачем демон нападает на людей?
— Как зачем? Он ими кормится! Ведь… Рубос замер. До него теперь тоже дошло.
— Вот именно, — спокойно проговорил Лотар. — Он не может просто так кормиться мясом своих жертв, ведь эта пища остаётся в желудках тех, в кого он вселяется.
— Ну, может быть, если он сам состоит из одного духа… — Рубос помялся. — Он кормится душами тех существ, которых убивает.
— Тогда при чём здесь животные? Ведь они, как говорят священники, лишены души?
— Вот это, мне кажется, лучше спросить у тебя. Лотар кивнул.
— Пожалуй. По-моему, ему нужна не та бессмертная часть души, которая присутствует в человеке и которой нет в животном, а чистая животная энергия или более грубое, эфирное тело, которое есть во всём, даже в растениях, даже в неживом…
— Избавь меня от этого, будь другом, Лотар. Это для меня чересчур мудрёно.
— Ты знаешь, как зовут этого демона?
— Люди называют его… Нуриманом.
В голосе Рубоса появилось напряжение. По его мнению, он рисковал, называя демона по имени. Это могло оказаться призывом, и Рубос, по всей видимости, решился на это только потому, что перед этим слышал, как его называли другие люди, и, кажется, с ними ничего худого не приключилось. Лотар посмотрел на наёмника удивлённо.
— Ты думаешь, что это может быть вызыванием? Вряд ли, скорее всего это не настоящее имя, а значит…
— Я не люблю гадать, — резко произнёс Рубос.
— Но бояться каждого куста тоже не следует.
Помолчали. Где-то неподалёку в ночи закричала птица. Звук этот разлетелся над дворцом, как круги расходятся по тёмной воде, скрывающей ужас неведомого мира. Рубос поёжился.
— Ладно. — Лотар поднял глаза к потолку, обдумывая услышанное. — И ещё вот что важно. Как Нуриман переходит от одного своего слуги к другому?
— Ну, это понятно. Если он вселился в кого-либо, то до поры ведёт себя тихо. Потом, когда поблизости никого нет, он лишает человека господства над своим телом, нападает на кого-нибудь, насыщается — не имеет значения, мясом он питается или эфирным блеском, — а потом, понимая, что поутру этого человека, скорее всего, схватят, переходит в кого-то ещё, чтобы снова выждать до поры. Достаточно только этому несчастному, послужившему обиталищем Нуримана, встретиться взглядом с каким-нибудь прохожим, или заглянуть в окно дома, или…
— Стража, наверное, хватала всех, кто ночью был слугой демона? И что с ними сделали?
— Сначала, когда люди не понимали, в чём дело, они бросались к священникам, но те, похоже, отшатнулись от них и даже стали на них доносить. Некоторых из этих несчастных запытали до сумасшествия или самоубийства. Иных казнили, и довольно жестоко. Потом поняли, что это бесполезно, но было уже поздно, обыватели стали прятаться. В общем, как везде, власти наделали много идиотских ошибок. Сейчас этих людей не казнят, просто держат в одном из загородных королевских замков, где устроили что-то вроде следственного изолятора, но это ничего не даёт. Тот, кто был, как ты говоришь, слугой этого демона, больше им не становится.
— Значит, это самые безопасные люди в королевстве. Понятно. Но если власти придут к выводу, что кто-то был слугой Нуримана, что грозит такому человеку?
— Полное лишение прав и практически вечное заточение.
— Как это происходит? Ведут ли расследования или достаточно простого доноса? Слыхал ли ты о судах над этими нечастными?
— О расследованиях я ничего не знаю, а судов точно не бывает.
— Что эти люди рассказывают о том, где, как и когда в них вселялся Нуриман?
— Думаю, ничего, иначе хоть что-нибудь, хоть краем уха я бы услышал.
— Интересно. Представь, ты идёшь по городу, тебе встречается один из слуг Нуримана, только что совершивший убийство. Он грязен, в крови, у него дикий взгляд, одежда его изорвана, потому что он вынужден был сломить отчаянное сопротивление очередной жертвы… Неужели ты не запомнил бы такую встречу?
— Нет, ничего подобного никто не рассказывал. — Рубос вздохнул. — Но это ничего не доказывает. Просто следует предположить, что Нуриман вселяется тайком, — так, что никто этого даже не замечает.
— Ты говорил, здешние дворяне предполагают, что нужно встретиться со слугой Нуримана взглядом. Думаю, при этом новый слуга должен испытать малоприятные ощущения, — всё-таки потеря контроля над сознанием. Вряд ли это можно сделать совершенно незаметно. Следовательно…
Далеко по коридору заскрипели несмазанные петли на двери. Послышались возбуждённые голоса и шаги по каменным плитам. Лотар вздохнул.
— Жаль, я так хотел подремать. Теперь, похоже, не успею.
Ключ в тяжёлом медном замке повернулся с громовым лязгом, дверь открылась. Неверный свет факелов упал на Лотара, который, привстав на локтях, повернул к стражникам голову. Их было трое, ни на одном не было панциря. Это были грубые люди, привыкшие к повиновению заключённых и давно забывшие, что такое настоящая схватка с решительным и умелым противником. Оружие, которое они носили, было едва ли не декоративным привеском к их мрачным физиономиям.
— Эй, ты, молокосос, вставай, пойдёшь с нами.
— Думаю, будет лучше, если мы пойдём вместе, — спокойно ответил Лотар.
— Всякий сопляк указывать будет… — Тот, кто стоял впереди всех, сделал шаг и занёс ногу, чтобы пнуть Лотара.
Лотар вдруг перекатился на плечи и развернулся с силой боевой катапульты. Ступни его мягких сапог одновременно воткнулись в подбородок и в пах чрезмерно агрессивного тюремщика, который отлетел назад и безвольно повис на руках своего товарища, блокировав его действия. Пока третий тюремщик хватался за свой меч, Желтоголовый поднялся на ноги, но, как всем показалось, очень неудачно, потому что оказался к нему спиной.
Широкий, мутный клинок уже на три четверти выполз из ножен, а Лотар всё не поворачивался. Потом вдруг, наклонившись, он выбросил ногу назад и вколотил каблук своего сапога в живот тюремщика. Тот, закатив глаза, сполз по стенке, постанывая от боли, так и не успев обнажить оружие.
Второй тюремщик уже избавился от своего приятеля и шагнул вперёд. Он не стал выхватывать меч, а замахнулся на Лотара факелом, пламя которого затрещало, как сырое бельё на ветру. Однако факел так и завис в воздухе, не продвинувшись вперёд ни на дюйм. Грязную, в ссадинах руку тюремщика спокойно и несокрушимо, как бронзовая статуя, держал своей левой Рубос. Тюремщик подёргался, пытаясь вырваться, но тут правая мирамца оглушительно хлопнула по кожаной куртке стражника. Тот опустился на колени. Его движения стали медленными, словно он укладывался спать и относился к этому чрезвычайно серьёзно. Факел остался у Рубоса.
