Ознакомительная версия.
– Они оперировали другого человека?
– Маршал неожиданно скончался за час до операции. Другой пациент тоже достоин операции. Это крупный банкир из Средней Азии. И я уверена, что он не менее ценная фигура для страны, чем один из полусотни маршалов.
– Нет! Что вы! – возмутился я. – Он же герой. Он вывел наши части из Афгана.
– Я преклоняюсь, – сказала Мария Тихоновна. – Однако тебя прошу уйти немедленно. И бегом. Ну!
И я поспешил к себе. Я как раз успел к подъему.
Если кто и заметил мое отсутствие, так только Барбосы, но они железные молчуны.
Мы умылись, сделали зарядку, прошли утренние процедуры, занялись своими делами…
Мне надо было дождаться мертвого часа.
И забыть наконец, что есть на свете певица Травиата! Да знаю я ее! Рот до ушей, глаза – тарелки и разные парики. Неужели у такой пигалицы больное сердце?
Да забудь ты о ней… это все пустые слова, Мария Тихоновна пугала меня.
В этот день мы лишились Володички.
Это на нас плохо подействовало.
Ему помогла умереть Лена. Она не отрицала, что сделала ему укол. Только уверяла начальника службы безопасности Института, что давала обезболивающее, но ее позвал кто-то из мальчиков, она забыла кто. А шприц оставила на тумбочке. И Володя заменил в шприце жидкость.
Мы подслушивали из перевязочной, там когда-то в стене был сейф с наркотиками. Потом сейф убрали, нишу заставили шкафом, а кто-то из наших ее отыскал. За стенкой был кабинет Григория Сергеевича.
– Вы подозревали, что такое может случиться?
Начальник службы – отставной полковник из органов. У него узкое скучное лицо, словно он до своего докопается, а вообще-то ему все равно, докопается он или нет.
– Он ждал такого момента, – сказала Лена. Мы не видели ее лица, но по хриплому голосу было понятно, что она долго плакала. – Он бы все равно это сделал. Он так мучился.
– Вы не использовали обезболивающие? – спросил полковник у доктора.
– Мы не хотели вторгаться в функции организма. Он мог еще послужить донором.
Лена заплакала.
– Ну, успокойтесь, успокойтесь, – сказал полковник. – Надеюсь, что служебное расследование установит вашу невиновность.
– Он больше не мог ждать, – всхлипнула Лена.
– И это тоже лишь рассуждения, – сказал Григорий Сергеевич. – Володя был замечательным, мужественным человеком, он нес свой крест достойно, и нечего его оплакивать.
– Даже кошку оплакивают, – возразила Лена.
– Нам придется расстаться с вами, – заявил доктор.
– Я и сама хотела подать заявление об уходе, – сказала Лена.
– Разумеется, с подпиской о неразглашении, – напомнил полковник.
– Хоть десять расписок! – крикнула Лена.
Нам было слышно, как она пробежала по кабинету, как хлопнула дверь.
– Ты куда? – спросил Василек у Рыжего Барбоса. Тот оставил дверь в коридор открытой. И всем было видно, как он перехватил Лену в коридоре у двери.
– Лен, – сказал он. – Не уходи. Ты понимаешь, что тебе нельзя уходить?
– Они меня не оставят, – ответила Лена, как будто ждала этих слов Рыжего Барбоса. – Они меня уберут.
– Из Института? – спросил Черный Барбос, который, конечно же, вылез в коридор за Рыжим.
– Вообще уберут, – сказала Лена.
Я тоже увидел ее от дверей. Лицо ее распухло, а глаза сделались красными.
– Мы тебя не отдадим! – воскликнул Рыжий Барбос.
– Молчи! Ты меня совсем погубишь. – И Лена кинулась бежать по коридору.
Я метнулся обратно к нише, мне хотелось узнать, о чем они говорят. Но речь шла не о Лене. Полковник сказал:
– Я его паспорт вам принесу, чтобы заключение о смерти написать.
– А что писать?
– Как будто не знаешь, доктор. Остановка сердца, диабет. Ну, что ты там обычно пишешь.
–Хорошо, – согласился Григорий Сергеевич, – я буду у себя.
– Ты не расстраивайся, – сказал полковник. – Новых настругаешь.
– Иди уж, – сказал доктор. – Глаза б мои тебя не видели.
– Разбегайся! – сказал я братьям.
Барбосы влетели в перевязочную и закрыли за собой дверь.
– У нас есть паспорта, – сказал я. – Вот никогда не видел.
– А что мы, не люди, что ли? – заметил Василек.
– Это Ленка сделала? – спросил Рыжий Барбос.
– Конечно, Ленка, Володичка так просил ее, – сказал Василек.
– Почему? – воскликнул я. – Раньше ведь не просил.
– Ленка узнала, что для него готовят операционную. Его глаза понадобились.
– А я не знал, – сказал я.
– А ты за своей телкой бегал, – процедил Василек. – Скоро совсем забудешь, как мы живем.
– Не завидуй, – посоветовал я. – Чему тут завидовать?
– Чему? Ты лучше знаешь. – Василек был недоволен. Хотя не знаю чем.
– А тебе кто мешал бегать? – спросил его Рыжий Барбос. Барбосы мне ближе других, может, потому что живем в одной палате.
Потом я пошел в столовую посмотреть на часы. Время двигалось слишком медленно.
В три я был в пустой палате.
Знаете, чем я занялся? Стал искать телеглаз. Наблюдают или нет? Я знаю, что наблюдение идет далеко не во всех палатах, потому что у Института на все не хватает денег. И куда они деваются, догадаться трудно. Слишком много вариантов.
Вроде ничего нет. Просто пустая палата.
Если бы я нашел тележучка, значит, Мария Тихоновна сговорилась с моим врачом, и тогда вся ее доброта – ловушка.
Но тележучка не было.
Или я плохо искал.
Я лег на койку, на ту же самую, и мне казалось, что на ней остался запах Дашки.
Я слышал, как по коридору изредка проходили люди. И ждал, что шаги остановятся перед дверью.
Но дверь открылась неожиданно. Оказывается, Дашка была в тапочках, подошла беззвучно.
Она надела платье.
Под мышкой она держала сверток.
– Я уж думал, что ты не придешь, – сказал я.
– Помолчи, – ответила Даша.
Она закрыла за собой дверь и кинула сверток на койку. Я приблизился к ней, но не посмел дотронуться. Она тоже смутилась.
Оттолкнула меня и подошла к окну. Окно было забрано вертикальными прутьями.
– Меня сегодня отпустили на два часа, – сообщила Даша. – С чего вдруг?
– Я вчера был у твоей Марии Тихоновны.
– Как странно. А почему она меня отпустила?
– Она не согласна с Григорием Сергеевичем.
– Она решила нам помочь?
Сегодня Даша была совсем другой. Вчера она следовала за мной, она была девочкой, пустившейся в шалость.
– Ты недовольна?
– Рискованно было идти к Марии, – сказала Даша. – Ты ведь ее не знаешь. Ее никто не знает.
– Другого выхода не было, – оправдывался я. – Куда деваться? Я же хочу тебя видеть!
– Я боюсь, – сказала Даша. – Мне кажется, что это – ловушка.
Я понимал: все это не просто ловушка. Если бы Даша могла понять, в чем ее жизненная функция, она бы поняла и позицию Марии Тихоновны. Но Григорий Сергеевич прав: нельзя сказать любимой девушке, что она – набор органов для трансплантации. Просто набор органов до востребования. Она бы не поверила и первым делом возненавидела меня.
Ознакомительная версия.
