— Какой я оракул? Оракулы селятся у мглистых расселин, серных источников, туманных пещер. Я — наемник, я ни разу не впадал в пророческий экстаз, поэтому вы напрасно ждете от меня чудес.
Калхас с трудом заставлял себя говорить: тот, чужой, который затаился в его груди, налился тяжестью, распиравшей ребра и мешавшей дышать. Аркадянин непроизвольно схватился рукой за сердце. Ему пришлось напрячь все свое мужество, чтобы лицо не выдало неожиданную боль.
— Действительно, бродячий прорицатель — редкое явление, — живо заговорил Иероним. — Но я слышал и читал о таких. Когда спартанский царь Агесилай воевал с персами, в Сардах к нему привели человека, угадывавшего количество братьев, сестер у собеседника. Аристотель рассказывал о некоем жителе Фурий, который заходил в дом к незнакомым людям и сообщал, какие из их овец принесут приплод в будущем году, а также какой масти родятся жеребята… А в Элиду однажды пришел житель Мессении по имени Никократ, сказавший первому встречному юноше: «Твой возлюбленный, что отправился по торговым делам в Сиракузы, болен лихорадкой и не скоро вернется на родину». И чтобы вы думали? Через месяц купцы, прибывшие из Сиракуз, подтвердили это сообщение. Сам Никократ не мог объяснить, откуда он узнал о болезни Элидянина…
Пока историк рассказывал об обывателях-провидцах, лицо Антигена выражало и иронию, и скуку. Речь историка вызывала в нем откровенное раздражение. Пастух понял, что будь на то воля македонянина, он заткнул бы Иерониму рот. Однако Антиген терпел разглагольствования ученого мужа до тех пор, пока тот, исчерпав известные ему примеры, не повернулся к Эвмену:
— Вот и я утверждаю: необходимо попробовать.
— Очень хорошо, — подхватил стратег. — Еще раз повторяю, Калхас: ты ничем не рискуешь. Даже если твое искусство подтвердится, силой я тебя держать не буду. Ты все решишь сам. Согласен?
Калхас кивнул. От тяжести грудь онемела. Раньше с ним такого не случалось никогда, однако страха пастух не испытывал. Он чувствовал, что сегодня может предсказывать и только предсказания избавят его от груза под ребрами.
Оживившийся Эвмен бросил людям в греческой одежде несколько слов на местном наречии и те принялись распевно бормотать, совершая руками плавные движения.
— Очистительные молитвы, — пояснил стратег. — Пусть никакая скверна не помешает твоему дару.
— Спрашивайте, — предложил Калхас. — Я слушаю.
Антиген, сложив руки на груди, отступил в глубину комнаты, и с интересом смотрел на Эвмена.
— Извини, Калхас, но я последую примеру Креза, — сказал стратег. — Когда-то он узнавал, чей оракул самый лучший подобным же способом. Итак, в соседней комнате находится несколько моих телохранителей. Сколько их и чем они занимаются?
— Трое, — ответил Калхас. — Их трое и сейчас они не заняты ничем. Во-первых, они устали, а во-вторых, твой приказ представляется им совершенно бессмысленным. Должны же они делать следующее: первый перемешивать песок с пеплом, второй — переливать воду из одного сосуда в другой и обратно. Третий — рыхлить своим мечом землю, которая стоит посреди той комнаты в большой кадке. Странное занятие. Они делают это только ради меня?
— А ты думал, они будут заняты чем-то многозначительным? — спросил Эвмен. — Впрочем, ты прав. Это удивительно — кроме нас с Иеронимом, который сочинял им задание, никто не знает, зачем я вызвал телохранителей… Может, ты читаешь наши мысли? — Эвмен пристально посмотрел в лицо Калхаса.
— Может быть. Я не знаю, как это происходит… Спрашивай еще.
— Хорошо. Сколько сейчас людей в этом доме?
— Кроме нас — девять. Трое телохранителей в соседней комнате, четверо у входа. Двое слуг готовят обед.
— Поразительно, — расплылся в улыбке Антиген. — Насколько я понимаю, Эвмен, подсмотреть, или узнать у кого-то он не мог!
— Он отвечает так быстро и естественно, что это может… может вызвать сомнения, — задумчиво произнес Иероним. — Ответь на такой вопрос, Калхас: к какому человеку я пойду этим вечером? Клянусь Аполлоном, стратег, кроме меня этого не знает никто.
— Этот человек — женщина, — ответил Калхас. Заметив, что историк густо покраснел, он добавил: — Как я понимаю, ты собрался к ней не ради чувственных наслаждений. Она обещала показать тебе какую-то рукопись. Это подделка, Иероним. Ты будешь разочарован.
— Он читает мысли, — покачал головой историк.
— Нет. Пожалуй, нет. Вы спрашиваете — я отвечаю. Пока губы не начинают говорить, я сам не знаю ответа. Думаю, что это какой-то бог говорит моими устами. Может быть — Гермес. Но такое происходит далеко не каждый день. Поэтому спрашивайте: я чувствую, что еще могу отвечать.
— Я войду в Вавилон? — быстро спросил Эвмен.
— Нет, — ответил Калхас.
— Почему?
— Ты сам туда не пойдешь. Цель твоего похода будет где-то дальше, на Востоке.
— И что это за цель?
— Не знаю пока. Знаю лишь, что будущей весной ты решишь не идти в Вавилон.
— Мы победим?
— Ты будешь побеждать, Эвмен, а победишь ли?.. Мои уста молчат — не знаю.
— Хорошо, — Эвмен странно улыбнулся и спросил: — Долго ли мне осталось жить?
— Сложный вопрос. Дотим часто спрашивал у меня об этом, но боги не предсказывали. Впрочем… Иероним будет жить долго и умрет при царском дворе.
— При чьем дворе? — встрепенулся историк.
— При дворе македонского царя… Но имени этого царя я не знаю… Эвмен, спрашивай быстрее!
— Чего мне опасаться? Вражеского оружия?
— Не оружия — пыли. Пыли, которая поднимается к небу и застилает взор. Опасность там, где пыль, Эвмен.
— Все-таки ты говоришь загадками, — протянул стратег. — Почти как оракул… Может быть, теперь тебя спросит Антиген?
— Нет, нет! — решительно отказался македонянин. — Я уже стар, поэтому не люблю искушать судьбу.
— А еще опасайся его! — выпалил Калхас и указал на вождя аргираспидов.
Тот застыл с раскрытым ртом, но через несколько мгновений пришел в себя и вознегодовал:
— Он сумасшедший. Он безумен, как все аркадяне! Калхас, что ты несешь?
— Это не я, — пожал плечами пастух. — Я думаю, что это говорят боги.
Калхас чувствовал, что тяжесть и немота оставили его грудь. От облегчения сердце наполнилось радостью и покоем.
— Все. Достаточно. Мне кажется, что Гермес сегодня не подскажет больше ни слова.
Скрепя сердце Дотим смирился с тем, что Калхас ушел из отряда.
— Судьба!.. Но несправедливо! В конце концов именно я привез тебя сюда. Буду честен: я был уверен, что пока ты со мной, с нами ничего не случится. Хотел беречь тебя как талисман. Ладно, будем считать, что теперь ты талисман у всей армии.
