Перед глазами пастуха проплывали только что увиденные картины боя. Удивительно: во время схватки Калхас забылся совершенно, но теперь его память восстанавливала мельчайшие подробности происшедшего, все движения рук, тела, оружия. Страх, который он бессознательно испытывал перед штурмом, сейчас казался странным. Не испытывал он и отвращения; если бы все началось вновь, Калхас не остался бы в стороне. Другое дело, что он не находил в себе ни восторга, ни даже мало-мальского возбуждения. Скука и усталость — вот те чувства, которые сопровождали проносящиеся в голове картинки. Гермес правильно сказал ему ночью: война — не его стихия. И если Калхас не теряется в ней, это не означает, что он когда-нибудь получит от нее удовлетворение.
Появление Дотима прогнало его дремоту.
— Ты ранен? — с тревогой в голосе спросил наемник.
— Нет. Просто устал, — поднимаясь ответил Калхас.
— Тогда почему ты… почему не вместе со всеми? Они мигом выметут из города последний обол. Уже сейчас может быть поздно.
— Зачем ему идти? — вмешался Антиген. — Он спас меня, и я достаточно богат, чтобы вознаградить его за это!
Дотим недовольно посмотрел в сторону македонянина, а потом снова обратился к Калхасу:
— Я видел, как ты прыгнул в эту… мешанину. Я думал, ты лишился разума!
— Правильно, это был безумный поступок! — торжественно произнес Антиген. — Но у него заботливый демон. И, потом, он спас меня этим. Ты, по-моему, Дотим, не слышишь: он спас меня!
— Ну и хорошо, — безразлично буркнул вождь аркадян. — Пойдем, Калхас, тебе нечего здесь делать.
Пастух улыбнулся, почувствовав в словах Дотима ревность.
— Хорошо, пойдем.
— Я тебя найду! — крикнул вдогонку ему аргираспид.
Дотим ревновал, злился на свою ревность, а еще больше — на то, что Калхас полез выручать македонянина. Его беззубый рот долго извергал яростные сожаления:
— Да я на твоем месте оставался бы на крыше, пока горожане режут его на куски. Пальцем не шевельнул бы, чтобы выручить этого мерзкого старика! А тем более, рисковать жизнью!.. А как был бы рад Эвмен! Зевс свидетель — ты совершил непоправимую ошибку. Тевтам — дурак, его легче держать в руках. Через него легче управлять македонянами. Неужели ты не мог сообразить этого?
— Хватит, — кривился Калхас. — Ты сам учил, что в бою рассудительность только вредит. Я не мог спокойно смотреть, как их убивают. И считаю, что был прав.
— Дурак! Когда-нибудь всем нам придется пожалеть о твоем скудоумии, — раздраженно бормотал Дотим и ненадолго стихал.
Победители возвращались к Тарсу налегке. Танаф был бедным городом — ни македоняне, ни аркадяне не могли похвастаться поживой. Пастухи, правда, хватали все, что попадало в руки, но перед тем, как отправиться в обратную дорогу, Дотим заставил их выкинуть большую часть тряпок, горшков и прочей ерунды.
Несмотря на это, пастухи пребывали в бодром настроении. Добыча оказалась мала, но зато выяснилось, что война — далеко не самое сложное занятие. В отличие от них, физиономии аргираспидов казались куда более мрачными. Общим счетом три с лишним десятка ветеранов сложили головы на узких улочках города: среброщитые считали цену чрезмерной.
За все время возвращения Антиген никак не напомнил о себе Калхасу, поэтому предсказатель решил, что слова македонянина о вознаграждении — пустая похвальба. Он был чрезвычайно удивлен, когда через несколько дней за ним явились люди стратега-автократора.
— Зачем ты понадобился Эвмену? — встревожился Дотим.
Вначале он хотел идти вместе с Калхасом, однако, решив, что это будет выглядеть странно, остался:
— Держись твердо! — напутствовал он пастуха. — Славно, если Антиген вспомнил свое обещание… Но зачем тебя тогда зовут к стратегу?
Калхас так и оставил его в состоянии тревожного недоумения. Сам он заволновался только когда перед самым домом Эвмена кожу на его груди, соприкасавшуюся с шариком, начало покалывать. Гермес предупреждал пастуха о чем-то.
Калхаса ввели в просторную комнату, стены и потолок которой были выкрашены в белый цвет. Множество золоченых светильников жадно поглощали гирканское масло. В углах находились курительницы, и мягкий запах благовоний в сочетании с ярким светом вызвали у пастуха ощущение храмовой торжественности.
Посреди комнаты, в окружении нескольких человек, стоял Эвмен. Калхас узнал все такого же белоснежного Иеронима и Антигена, одетого, словно мидийский всадник. Остальных он видел в первый раз. Нарядами они напоминали жрецов, а лица выдавали в них местных уроженцев.
— Вот он, длинный пастух со странным именем, — указал на Калхаса Антиген и, дружелюбно улыбаясь, подошел к аркадянину. — Я рассказал стратегу о тебе. Он захотел тебя увидеть.
Калхас молча поклонился Эвмену и стал ждать, что последует дальше. Вопреки предсказаниям Дотима, лицо стратега-автократора не выразило недовольства при виде спасителя Антигена. Наоборот, Эвмен улыбнулся пастуху не менее дружелюбно, чем македонянин.
— Я рад, что Дотим привел с собой храбрых людей. Кое-кто убеждал меня, что все храбрецы Эллады вместе с Александром ушли в Азию, — последние слова стратег произнес насмешливо смотря на Иеронима. — Оказалось, что не так. Я могу спать спокойно, зная о существовании таких людей, как ты.
В словах Эвмена Калхасу почудился какой-то скрытый смысл, но он не придал этому значения. Антиген положил ему на плечо руку и некоторое время молча смотрел пастуху прямо в глаза.
— Что касается денег, — начал, наконец, он, — денег, которые я тебе обещал, то они уже здесь. Я держу свое слово. Однако только ради этого я не стал бы приглашать тебя к стратегу. Деньги — не главная моя награда. Я знаю — и знаю это совершенно точно, что ты прорицатель. Если так, то твое место не среди аркадян, а при стратеге. Правильно, Эвмен?
— Правильно, — кивнул тот и его взгляд наполнился любопытством. — Дотим не рассказывал о тебе никому. Даже мне. Но аркадяне — народ болтливый. Если то, что они говорили о вашем морском приключении — правда, твой дар более чем интересен… Ты нахмурился?
Калхас пожал плечами.
— Я не фокусник. Думаю, стратег найдет лучших слуг для развлечения.
— Молодец, — одобрительно произнес Антиген. — Горд.
Эвмен протестующе взмахнул руками.
— Я не о фокусничестве. Если ты считаешь, что нужен мне для развлечения, я тебя не держу. Можешь уйти сейчас, можешь уйти потом — в любой момент. Но… лучше, если ты останешься и покажешь свое искусство. Что-то мне говорит: ты можешь подсказать волю богов. Даже Александр, который был сыном Амона, обращался к оракулам, или сутками обсуждал с жрецами, что подсказывают внутренности жертвенных животных. Почему бы мне не последовать его примеру? Поверь, я сейчас смотрю на тебя как на оракула, а не как на фокусника.
