Принц встал, намереваясь уйти и вернуться на тропу. Но выбраться отсюда было не так-то просто; путь преграждали густые и колючие кустарники. Халирон догнал принца, загородив собой проход. Обходного пути не было: слева стояла стена кустарников, справа громоздилась скала.
Как ни пытался тейр-Фаленит разыгрывать из себя капризного и избалованного принца, он не осмелился отпихнуть старика, загородившего ему путь.
Халирон вырос в Шанде и, когда волновался, вспоминал говор своего детства и начинал растягивать слова.
— Хотел бы я знать: почему, когда ты меня увидел впервые, стал обороняться, словно от меня исходила какая-то угроза?
— Потому что... — начал Аритон и незаметно для себя перешел на паравианский язык: — Кель эан и мардэн эт дафтоль на соарен.
В переводе это означало: «Потому что ты враг, которого я никак не ожидал встретить».
Его произношение было безупречным. На сей раз Аритон и не думал маскировать свою жесткость. Халирон молча отодвинулся, словно его действительно оттолкнули.
Широко раскрыв глаза, непревзойденный менестрель смотрел, как наследный принц Ратанский, потомок мученически погибших верховных королей, быстрыми шагами удалялся прочь. Нет, Аритон вовсе не злился. Он хотел, отчаянно хотел навязать Халирону подобное впечатление. Однако чуткое музыкальное ухо менестреля уловило в его голосе нотки глубокого страдания.
Погрузившись в раздумья, Халирон продолжил путь вместе со всеми. Он терзался чувством вины, ведь он не имел права вторгаться в ревностно охраняемый внутренний мир тейр-Фаленита. Кроме того, Халирон завидовал дочерям Стейвена, ведь, кроме них, Аритон больше ни с кем не был так честен.
Кланы Дешира готовились к войне. По берегам Талькворина звенели топоры, и деревья падали одно за другим. Поваленные стволы на наспех сколоченных волокушах тащили вверх по каменистым склонам. Бойцы Стейвена напали на караван и увели всех лошадей. Лязг упряжи и скрип оглоблей перемежались криками погонщиков. Но лошадей все равно не хватало, и потому даже пони Халирона запрягли в работу, заставив возить охапки срубленного кустарника.
Прибыв на место нового лагеря, женщины не стали разбивать шатры, а сложили скарб на поляне и принялись помогать мужчинам. Ни одна пара рабочих рук не была лишней. Старики и дети стали готовить: кто-то тащил хворост для очагов, а кто-то свежевал зверей и птиц, добытых охотниками. Вторжение людей распугало и пернатых, и оленей. Даже бобры попрятались. Их привычную жизнь нарушили плоты из бревен, сплавляемые вниз по течению.
Стейвен находился еще южнее, там, где пенистые воды Талькворина становились спокойнее, а сама река широко разливалась между травянистыми топкими берегами. Внешне ничего не должно было измениться, но здесь итарранскую армию встретят ловушки. Их-то и готовил Стейвен вместе с бойцами. Аритон туда не пошел. Не присоединился он и к тем, кто возил бревна и таскал камни. Его безделье становилось вызывающим, ибо даже Халирон вызвался помогать поварам. Тем не менее Аритон Фаленский все утро просидел под деревом, не шевельнувшись и не открыв глаз.
В полдень, когда работавшие вернулись в лагерь, чтобы поесть и передохнуть, принц все еще спал, и его пришлось будить.
Однако безделье Аритона было лишь прикрытием. Боец, заглянувший в оружейный шатер, обнаружил, что там кто-то побывал. На полях карт торопливым вычурным почерком был набросан весь расклад итарранской армии: количество оружия и его виды, типы полков и даже имена многих высших командиров с описанием их боевых качеств и особенностей характера.
Принц ни единым словом не обмолвился о своем вкладе в общее дело. Зато он дал женщинам новый повод для насмешек. Окруженный малышами, он рисовал им на земле забавные картинки. Его смех и радостные детские крики не слишком-то вязались с приглушенными разговорами мужчин, которые сидели за наспех расставленными столами и ели хлеб, макая его в горячую мясную подливу. Принц не замечал бросаемых на него косых взглядов. Бойцы помоложе начали довольно громко высказывать неодобрение; их товарищи, умудренные годами, наоборот, замолчали, но их молчание было достаточно красноречивым. Окажись здесь Стейвен, он наверняка пресек бы эти непочтительные разговоры. Но предводителю было недосуг даже поесть. Аритон же либо не слышал, либо намеренно не замечал настроения окружающих. Если бы не дети, с которыми он весело перебрасывался словами, можно было бы решить, что он глухой или слабоумный.
Под вечер Аритон Фаленский направился в березовую рощу, чтобы принять от кланов клятву верности. Стейвен заранее распорядился о месте и времени церемонии. Бойцы сходились туда группами, недовольно перешептываясь. Напрасно Стейвен не пришел на обед, считали они. Пусть бы собственными глазами полюбовался на принца да послушал, что говорят вокруг. Может, и пропала бы у него охота устраивать это посмешище.
Стейвен появился буквально в последнюю минуту, раскрасневшись от быстрой ходьбы. Трудно сказать, догадывался ли он, что его соратники, голые до пояса или в пропотевших, забрызганных грязью рубахах, оставили важное дело и пришли сюда из верности к нему, их предводителю, а не из уважения к принцу, который вот-вот должен был стать их правителем.
Стейвен встал сбоку от Фаленита. Аритон был все в той же черной одежде, некогда принадлежащей младшему брату Дэнии. Только серебряный обруч на лбу свидетельствовал о его праве на престолонаследие. Впрочем, и тогда, в Итарре, на нем не было никаких украшений, если не считать отцовского перстня. Дымчатое лезвие Алитиеля — меча династии Фаленитов — было воткнуто в землю, и изумруд на рукояти ярко блестел в лучах солнца, разбрасывая по листьям зеленые искры. Преклонив одно колено и опустившись на ковер из пожухлых прошлогодних листьев, Аритон и сейчас оставался отрешенным. Казалось, его больше занимает шумная возня дроздов, вьющих гнездо, чем слова приветствия, произносимые Стейвеном.
Предводителя кланов Дешира пронзила грустная мысль о поспешности и будничности происходящей церемонии. В минувшие века вступление в права престолонаследия совершалось в Итамоне, под сводами величественного зала, богато убранного флагами и знаменами. Тогда принцы обретали права престолонаследия, достигнув двадцатилетия. После торжественной церемонии во дворце устраивали грандиозное празднество.
Печальные чувства, вдруг овладевшие Стейвеном, едва не помешали ему произнести слова, ради которых он жил все эти годы. Сколько его благородных предков родилось и умерло в глуши изгнания, а он, Стейвен Валерьент, дожил до возвращения наследного принца династии Фаленитов. Набрав воздуха, Стейвен начал произносить слова древнего ритуала:
