— У нас с тобой впереди еще куча времени, милый! До рассвета еще далеко. Ты меня слышишь? Что это ты пытаешься там разглядеть, а? Милый?..
Джудит Tapp
СМЕРТЬ И ПРЕКРАСНАЯ ДАМА
(Перевод И. Тогоевой)
I
Через год после «черной смерти» урожай собрали такой богатый, какого никто и припомнить не мог. Да, это был самый лучший урожай за долгие годы. Но и достался он нелегко, потому что некому его убирать было: мужчин почти не осталось, а тех, кто пережил чуму, всех до одного забрали на войну, которую без конца вели между собой знатные лорды. Ушли даже совсем еще неоперившиеся мальчишки. Мужчин в селении по пальцам можно было пересчитать, да и те либо старые, либо хромые, либо совсем уж безмозглые. А женщины, конечно, были. В тот год мы часто повторяли одну горькую шутку: мол, ангел смерти забрал свою долю, большую часть наших мужчин, а король и граф — все остальное.
Так что нам, женщинам из Санси-ла-Форе, туго пришлось. Я в то лето потеряла ребенка: выкидыш случился, да и сама чуть не умерла. И долго потом оправиться не могла, да только все равно бы непременно пошла жать ячмень вместе с сестрами, но матушка Адель застигла меня как раз в ту минутку, когда я с серпом в руках на крыльцо вышла. Ох и язычок же был у нее, у нашей матушки-настоятельницы! Даже черные одежды бенедиктинки его укоротить не могли. Она отняла у меня серп, подоткнула свое монашеское платье, да и пошла жать сама, встав в один ряд с другими женщинами, а меня отправила за детьми присматривать.
Если верить заезжим людям, так урожай у нас был, видно, куда лучше, чем у многих. Хотя и у нас каждый дом уплатил свою дань «черной смерти», а в господской усадьбе, что у речки, черный ангел вообще всех забрал, кроме тех немногих, кому хватило ума убежать куда глаза глядят. Так что земли наши лишились не только мужчин, но и хозяина. «Город Женщин» — так одна монахиня из монастыря нас называла; она все читала разные умные книги, а не только священное писание.
Мы с детьми устроились под Майским деревом, и оттуда мне хорошо было видно матушку Адель — она вязала снопы следом за жницами. Рядом с ней трудилась и моя дочка Селин; она как раз достаточно подросла, чтобы ее можно было к работе приставить, так что и она тоже собирала колосья и старательно вязала маленькие снопики. При мне оставалась только мелочь пузатая. Всю малышню мы сажали в плетеный загончик, точно ягнят. Самых маленьких, кого только недавно от груди отняли, я старалась почаще на руки брать, а те, кто постарше, садились возле меня кружком, и я рассказывала им сказку. Это была очень старая сказка; мне даже и следить-то за своим языком не требовалось — сам рассказывал без запинки; а я все смотрела на жниц и думала: вот сейчас пойду и потребую, чтоб мне мой серп вернули. Пусть матушка Адель сама за детишками присматривает! Я и повыше ее буду, и посильнее.
Я совсем уж было рассердилась, хоть виду и не показывала — продолжала улыбаться детишкам и веселить их. А они все смеялись, даже у Франчи глазенки заблестели, хоть она вообще ни словечка не сказала с тех пор, как вокруг нее в доме одни мертвецы остались. Но вскоре она опять потупилась, и я посадила эту худышку — одни косточки! — к себе на колени, хотела приласкать, да только она была точно каменная и вся дрожала, точно зверек перепуганный. Но все-таки не убежала, как раньше, а через некоторое время и головку свою мне на грудь склонила.
В общем, успокоилась она, и я вместе с нею. Закончив рассказывать одну сказку, я собралась было начать новую, но тут почувствовала, что Франча вся съежилась и застыла. Я ее приласкала, ласково ей что-то сказала, но она, изо всех сил вцепившись в меня, в ужасе смотрела мне за спину — на того, кто к нам сзади подошел.
Наше селение Санси-ла-Форе, что значит Лесной Санси, называется так не потому, что когда-то здесь были леса, хотя они здесь действительно были, и не потому, что леса окружают наш городок, с обеих сторон обступая дорогу, ведущую в Санси-ле-Шан и дальше в Нормандию. Такое название Санси дали из-за тех старых деревьев, что стеной стоят вдоль всей западной окраины города.
Люди следуют через Санси с севера на юг и обратно, направляясь в провинции Мен или Анжу, а вот на запад никто никогда путь не держит. С востока, с юга и с севера Санси окружают сплошные леса; отчасти они принадлежат сиру де Санси, если только смерть хоть кого-то из его родни пощадила, кто на этот титул мог бы претендовать, а отчасти леса эти являются собственностью общины, так что там разрешено и охотиться, и дрова рубить, и свиней желудями кормить.
А к западу от нас раскинулся Большой лес. Наш священник, который, испугавшись «черной смерти», сбежал в Авранш, его «проклятым» называл. А наши старухи считали этот лес заколдованным. Молодые мужчины и юноши, уезжая из Санси, говорили, что тот лес зачарован, и кто-нибудь непременно давал клятву, что обязательно там поохотится. Многие девушки и женщины стремились узнать судьбу своего суженого, заглянув в колодец возле разрушенной часовни, что стоит в чаще этого леса. Но если кто из них когда и ходил туда, то никогда об этом не рассказывал. Молчали все — и юноши, и девушки; а люди и не спрашивали. О Большом лесе вообще старались лишний раз не упоминать.
В общем, прижимая к себе оцепеневшую от ужаса Франчу, я посмотрела туда же, куда и она, — в гущу темно-зеленой листвы на опушке леса. Там явно кто-то был. Впрочем, это мог быть и сбившийся с дороги путник, который случайно забрел сюда, соблазнившись тенистой тропой. К этому времени наш город был уже очень даже хорошо укреплен и обнесен высоким частоколом — его еще мессир Арно успел построить. И в городской стене были только одни ворота, открывавшиеся на север.
Франча вдруг вырвалась у меня из рук. И мой малыш Перрен, всегда первым бросавшийся к любой новой забаве, с веселым криком ринулся за ней. Я и охнуть не успела, как они оба исчезли за деревьями. И сразу же почему-то заплакали детишки в своем плетеном загончике, а те жницы, что были ближе ко мне, перестали работать, выпрямились и тоже стали смотреть в ту сторону.
Если у меня в голове и были какие-то мысли, то они возникли потом: насчет того, что смерть не так уж и далеко отсюда ушла. Я вспомнила, что на дорогах полно волков и почти все они двуногие, а потому смертельно опасны. Что в лесу таятся вещи пострашнее любого волка, если в рассказах о них есть хоть малая толика правды.
Я бросилась к лесу и на бегу думала только о Перрене и Франче. Еще весной я бы запросто их догнала, а вот сейчас, видно, еще не совсем поправилась. Острая боль в боку пронзила меня, когда я и тридцати шагов сделать не успела. Она заставила меня остановиться и согнуться пополам.
