— Я вернулась, — сказала Лена, — и никуда никогда без вас больше не пойду. Теперь расскажите мне хоть что-нибудь. Неужели… тридцать восемь?
— Тридцать восемь лет, восемь месяцев и шесть дней, — ответил шут. Опять без всякого пафоса. Спроси, сколько дней, — скажет. Может, и часы считал. Почти тридцать девять лет. Если учесть всякую магическую символику, очень может быть, что первый в жизни правильный Шаг Лена сделала именно в возрасте тридцати восьми лет, восьми месяцев и шести дней. Потом можно будет посчитать, если, конечно, она вспомнит число, а она вряд ли вспомнит. Неважно. Это все неважно.
— Тебя забрал Корин Умо, — с горечью объяснил Лиасс, — и связь оборвалась. Даже я почувствовал… сильно, а уж они и подавно.
Дверь хрястнула о стену, и вломился полуодетый, то есть в штанах, не заправленной в них рубашке и носках, Маркус. Он выдернул Лену из руки шута и так обнял, что кости явственно хрустнули. Ей стало больно, но не от резкости его движения, а от пустоты в руке. Нет. Он здесь. Он всегда здесь. Улыбается.
— Черт тебя возьми, девочка! Как же ты! Как же ты нас… Рош, прости старого дурака.
Лена ощутила и его чувства, хаотичные, безудержные и безумно — именно безумно — радостные. Как говорят, теперь можно и умереть. Но лучше не нужно. Когда понимаешь, что ты настолько дорога другим, надо жить, жить и жить — ради них, ради их любви, ради того, чтоб глаза самого здравомыслящего из ее друзей подозрительно блестели. Маркус. Лучший друг, какого только можно встретить на перекрестках Путей.
— Ну расскажите же! — умоляюще сказала она, оказавшись наконец в кресле: Маркус ее осторожно усадил и только тогда поцеловал. — Как вы?
— Теперь хорошо, — с абсолютной убежденностью ответил шут. Что изменилось в нем? Постарел? Нет. Он полуэльф, да еще долго ходил Путями Странниц, ему все так же от тридцати до сорока, как и в первый день на площади. Похудел? Вроде нет, потому что больше уже и некуда. Устал? Измучился? Словно болел долго-долго и так тяжело, что потерял надежду на выздоровление? Смогла бы Лена столько лет без него? Даже не чувствуя связи? Шут взял ее руку и прижал к щеке. Все заулыбались.
Постарел Маркус. Непривычно длинные, но уж конечно не по-эльфийски, волосы уже основательно поблескивали сединой, заметными стали морщинки, хотя стать осталась той же. Маркус — человек. Только Пути сохраняли его. Тридцать восемь лет без Путей? Господи.
— Лена, тебя забрал Корин, — напомнил Милит. — Что? То есть как…
— Я с ним справилась, — сообщила Лена гордо. — Почти уверена, что больше он нам не помешает.
— Неужели ты…
— Справилась, — повторил шут. — Справиться не означает убить.
— Не он забрал меня, а я его. Я увела его в свой мир. Там не действует никакая магия, кроме моей. Может, какая-то Странница и способна попасть туда, но для этого по меньшей мере надо знать дорогу, правда? А я туда больше не пойду.
— Ты заходила домой? — догадался шут. — Поэтому время…
— Если бы я заходила домой, здесь прошло бы лет двести. Нет. Я позвонила… ну, то есть связалась… поговорила с мамой.
— Объяснила ей, что теперь ты ходишь по мирам?
Вот эта язвительность уже немножко напоминала Гарвинову. Лена несчастно улыбнулась.
— Меня там не было.
Шут сел на пол у ее ног и положил голову ей на колени. Господи. Правильно-то как. И как хорошо. Гарвин нахмурился.
— То есть как?
— У нее никогда не было детей. Витька Долинский меня не узнал. И я… я так и была в черном платье. Раньше туда возвращалась Лена Карелина, а сейчас — Странница.
— Ну почему Странница, — пробормотал шут, — именно что Лена.
Лицо Гарвина несколько раз изменилось за доли секунды. Лена даже спрашивать не стала, поняв, что каким-то манером это связано с пророчеством, а он сию тему не обсуждал, так что спрашивать бесполезно… Но за тридцать восемь лет Гарвин сменил свое отношение либо к собстенным видениям, либо к Книге Лены, потому что он сказал сам:
— Когда друг поможет, но не узнает, когда мать не вспомнит свою дочь, когда враг заблудится в чужом мире… Книга Лены. Пророчество начинает сбываться.
— Оно начало сбываться, когда она сделала первый Шаг, — отмахнулся Маркус. — Это уже частности.
— Ошибаешься, дружище, — засмеялся Лиасс. — То было предисловие. Собрание записей разные видений. Само пророчество начинается именно с этих вот «когда».
— А не черт ли с ним, Владыка, а? Определенно напьюсь сегодня. До поросячьего визга. А, Лена?
— Черт с ним, — легко согласился Лиасс. — Определенно сегодня напьется весь Тауларм. И я вместе с ним.
— Значит, ты бросила Корина там, — усмехнулся Гарвин. — Выбраться он не сможет, по крайней мере без посторонней помощи, а помочь вроде бы и некому. Ну что ж, это замечательно.
— Ему там будет плохо, — сочувственно проговорил шут, перебирая складки платья на колене. — Там же кругом одни люди и никаких эльфов. Даже полукровок. Натворит он там дел…
— Может, и натворит, — согласилась Лена, — но очень нескоро. Его там как раз милиция… ну то есть стража арестовывала. Там, дорогие мои, за ношение кинжала могут и в крепость посадить. Да и документов у него никаких. Зато характер… Нападет на мен… на стражника — точно посадят. А еще очень может быть, что он попадет в психушку… в сумасшедший дом. В место, где содержат душевнобольных. И там будет гораздо хуже, чем в крепости.
Краем даже не глаза, а уха она смотрела на Гарвина. Он усмехнулся:
— Нет, я не попадал в место, где содержат душевнобольных. Но браслет носил несколько раз.
— На всякий случай, — очень виновато сказал Милит. Лена дотянулась и погладила его по плечу.
— Ага, на случай, — проворчал Маркус. — Знаешь же Гарвина… Примерещится чего, он немедленно себя обвиняет. Мог бы, сам бы его на себя надевал, но вот не может даже в руки взять. Как-то два дня за Владыкой ходил, клянчил, даже побуйствовал маленько: вот, мол, какой я страшный в безумии… А в зубы от меня получил — и успокоился, и безумие куда-то делось. Значит, устроила ты каверзу нашему лучшему врагу. Дай-ка я тебя еще и за это поцелую.
Лена, конечно, дала. Эльфы тут же выстроились в очередь: а мы как же? Гарвин, помедлив секунду, тоже сел на пол, прислонившись плечом к ее креслу, а остальные просто придвинулись поближе, Милит едва не поставил стул на хвост Гару. Не только Лена нуждалась в прикосновениях. Почему у нее не пять рук, чтоб до всех дотянуться было можно?
Она попробовала дотянуться по-другому, и они вдруг заулыбались — почувствовали. Какое было странное ощущение — чувствовать сразу всех. Сливаться со всеми. Яркая радость Маркуса, несдерживаемый восторг Лиасса, шторм любви Милита, незатейливое довольство Гару, недоверчивое счастье Гарвина и нежность шута. Сразу. Посмотреть со стороны — наверное ведь, общая аура. Или даже одна.
