— Страшно было, — сказал вдруг Маркус. — Рухнуло что-то, сердце сжалось, маленькое такое стало, будто дракон в кулаке стиснул. Так страшно мне не было еще. И холодно. Как тогда, помнишь, когда я стрелу в печень получил, — сразу ведь понял, что умираю. И тут то же самое, только хуже, потому что я-то как раз жив был. И ясно стало: ты ушла…
— Я не успел, — горько признал Гарвин. — Секунды не хватило, даже увидеть тебя не успел. Полный разгром, качели перевернуты, Март в крови, детвора в беспамятстве… и тебя нет. Мне никогда не было страшно, Лена. А там я был просто в ужасе, замер столбом, не понимал, кто я и где я. А уж о том, чтоб делать что-то…
— А… Март?
Лиасс слегка помрачнел.
— Март выжил. Болел очень долго, почти год, Корин его всего вывернул, и не будь Март специально подготовлен, от этого удара он там бы и умер. Но Марта здесь нет. Он черный, Лена. И он счел, что больше не может им быть, потому что свою главную обязанность не выполнил: не уберег тебя. Он ушел. Пространствовал несколько лет, потом вернулся. Лет через десять женился, теперь у него двое детишек, девочки, двенадцать и шестнадцать лет. Но он уже не Март. Так и не оправился. У него не магия выжжена, Лена, а душа. Это пострашнее.
— Надо его позвать, — жалобно сказала Лена, — вдруг я придумаю, как ему помочь?
— Уже придумала, — улыбнулся Милит. — Он тебя увидит — и хоть грызть себя перестанет.
— А дети?
— Двое погибли. Мальчик на месте, арбалетный болт в сердце, девочка… девочке через несколько дней дали уйти. Лена, он разрушил ей душу. Это нельзя исцелить.
— Я пытался, — неохотно подтвердил Гарвин. — Невозможно. Ее там уже не осталось, Лена. Поверь. Сплошной мрак и ужас. Она все время кричала в страхе. Нельзя было ей помочь. Ты, может, и помогла бы, раз ты сумела помочь мне, но… столько она не прожила бы в этом страхе. Сердце бы не выдержало. Лена, вот твоей вины в этом точно нет. Не делай удивленных глаз. Нам нет нужды притворяться друг перед другом… да и бессмысленно. Может, это и неудобно, но, похоже, нам теперь понятно каждое движение души друг в друге.
— Тауларм стал другой, — промямлила Лена. Страшновато, когда и притворяться нельзя, а смысл? Гарвин и раньше ее насквозь видел. Тоже, великая сложность.
— Для тебя — час, — проговорил шут. — Вспомни, когда мы возвращались, видели результат постепенных изменений за пять или десять лет. Ты пропустила гораздо больше. Тауларм стал собой. Столицей эльфов Сайбии.
— Людей много, — сообщил Милит. — Очень много. Не просто учиться приезжают или купить что-то. Живут здесь. Детей вот много стало. Удивительно, но сейчас наши женщины рожают чаще. Лена, тех, кого можно было бы назвать эльфами Трехмирья, уже пятьдесят девять тысяч, а не сорок шесть. Это просто немыслимый рост населения. У нас разница между детьми обычно лет тридцать, не редкость пятьдесят или сто. А сейчас, как у людей, — пять, десять. Семей много создается. Пожалуй, неженатого эльфа в моем возрасте уже и не найти.
— А уж в моем! — поддакнул Гарвин. — И правда. Паир женился, сын у него. Вот такой, — он нешироко развел руки. — Угадай, как его зовут.
— Гарвин?
— Вот еще! Паир, конечно, не самый нормальный, но не такой уж безумец, чтоб давать ребенку имя некроманта. Вторая попытка?
— Маркус?
— Соображаешь, — одобрил Гарвин. — Со второй попытки одно из двух правильно выбираешь. Так что есть теперь эльф с именем Маркус.
За окном замерцали фейерверки удивительной красоты, бессистемные, непродуманные. Маги просто развлекались. Доносилась музыка, громкие голоса.
— Сегодня праздник, да?
Как они хохотали! Только шут смотрел ей в глаза снизу вверх и мягко улыбался, и тепло скользило по коже вместе с его взглядом.
— Праздник, — кивнул Милит, — и я даже знаю, какой. Аиллена вернулась.
— Сейчас еще скажете, что я должна показаться народу, — буркнула смущенная Лена.
— Зачем? — искренне удивился Лиасс. — Тебя уже видели, а завтра увидят еще, и послезавтра… Я надеюсь, ты не пойдешь куда-то прямо на этой неделе? Заходи, Апрель. Заходи, она будет рада тебя увидеть.
Черный эльф, чуть не чеканя шаг, приблизился, опустился на одно колено, прижал к груди ладонь и склонил голову. Знак уважения и подчинения. А потом просиял такой детской улыбкой, что Лена засияла в ответ.
— Пошли кого-нибудь за Мартом, — распорядился Лиасс. — И принеси нам еще вина, пожалуйста. Мы решили напиться, так что тебе сегодня придется оставаться совершенно трезвым. Хоть одна ясная голова должна быть в Тауларме? Ты напьешься завтра, когда я протрезвею.
Апрель радостно отсалютовал и умчался за вином.
— Ариана?
— Ариана в порядке, — авторитетно заявил Маркус.
— Более чем, — хмыкнул Милит. — И Кайл тоже в порядке. Кстати, совершенно здоров, несмотря на мрачные предсказания Владыки. Очень надеюсь, что у меня когда-нибудь будут внуки. Фу. Привык считать себя молодым, а о внуках мечтаю!
— А…
— Умер Кавен, — вздохнул Лиасс. — Но он был очень стар, Лена. Очень. Ему было больше восьмисот лет. За свою жизнь я не встречал эльфа старше, если не считать братьев Умо.
— А…
— А Карис процветает, — понял шут. — Глава Гильдии магов наконец-то. Очень помогает королю. Бодр и здоров. Он великий маг, Лена. Он проживет еще очень долго. А Родаг умер. Поверь мне, Лена, он был очень счастливым королем и очень счастливым человеком. Он прожил хорошую жизнь.
— К тому же ему было за девяносто, — добавил Маркус, — и до последнего часа он был вполне бодр и энергичен. Прилег отдохнуть и не проснулся. Он был великим королем, Лена.
— Все равно жалко, — объявил Гарвин, — и она сейчас заплачет. И не бойся. Плачь. Мы, кажется, уже выяснили, что суть не в слезах, а в тех чувствах, которыми они вызваны. Я не думаю, что Сайбии будет плохо, если Аиллена оплачет лучшего ее короля. И эльфам не будет плохо, если она оплачет великого мага. И тех двоих детишек.
— Я не буду плакать, — героически пообещала Лена. Она научилась плакать по-эльфийски — без слез. — Просто я… тридцать восемь лет! Это ужасно много, и не говори мне, что это миг!
— Это не миг. Это действительно ужасно много, потому что время субъективно. Для тебя не прошло и часа, для нас… А вот по этому поводу плакать точно не надо. Рош, ну что ты сидишь, хоть бы поцеловал ее, что ли?
Теплые губы шута прижались к ее руке, словно выпивая из нее горечь. Стало легче. Они тут, похоже, многому научились. Маркус улыбнулся, и морщинки стали гуще.
— Ну, постарел, — согласился он. — Мне ведь и лет куда больше, чем Карису. А я даже не полукровка.
