Это было предупреждением — удар вышел слабее, чем в прошлый раз. Но дыхание вышибло всё равно.
— Поднимайся.
И я, хватая ртом воздух, перекатился и встал. А отец криво ухмыльнулся и напал. Чудовище! Ничего, когда-нибудь и я тебя в стену пну.
***
— У меня сегодня дела. Занимайся хорошо, Эйр, — он похлопал по плечу и вышел из пещеры.
«В смысле дела?!» — я поспешил следом, прислушиваясь к вою вдалеке.
— Ты хочешь со мной? — отец приподнял брови. — Пойдём.
И я кивнул, опасаясь остаться в незнакомом месте без еды, воды, наедине с воем иллюзорных тварей вдалеке.
Мы шли по запутанному лабиринту из плотного белесого тумана, абсолютно одинаковому за каждым поворотом. Но отца это, кажется, не беспокоило. Наверное, он чувствовал, куда идёт.
— Эйрин, ты наверняка задумывался, почему мама не приходит.
Я кивнул и прислушался.
— Она спит сейчас. А спит она, потому что очень плохо вела себя. Думал, она безнадёжна — сколько деву не учи, всё равно на других мужчин смотреть будет. Позорище! Я ей помог стать нормальной — почистил, даже наложил печать, чтобы закрепить. И что ты думаешь? Эта безумица сорвала её, — он ткнул меня в грудь. — Знаешь, что это значит?
Я покачал головой и невольно посмотрел в пылающие от ярости глаза отца, в которых не осталось зрачков, только алый отблеск Источника.
— Это значит, что она повредила то, что поддерживает её сознание. Но она всё-таки поняла, что не права, и очистила свою душу сама в последний раз. И это значит, что у неё есть шанс. Я великодушен и готов простить ей прошлые промахи в благодарность за её помощь мне. Но мне нужен способ, который поможет закрепить эффект.
Я не представлял, как души можно чистить, и мало что понял из речи отца в целом, но звучало жутко. Впрочем, обдумать не успел. Мы наконец вышли из лабиринта и оказались в лаборатории, полной стекла и ячеек из точно такой же, как в лабиринте, плотной ткани междумирья. Я слышал слабые эмоции и голоса из склянок.
— Смотри, Эйрин, — отец показал мне душу в сосуде и распечатал.
Эмоции навалились тяжёлой волной. Я чувствовал боль как свою, и разграничить было сложно, как никогда. Попытался настроиться на интерес и предвкушение отца, но боль призрака перекрывала всё. Душа была уже совсем прозрачная и полубезумная от боли. От провала в её груди расходились трещины. Призрак и плохо сознавал, только вопил, умолял, чтобы это кончилось, и безумно боялся отца.
Стало очень дурно, перед глазами потемнело, затошнило. Но если я хотел стать сильным, мне нужно было поддержать отца. Запомнить всё. Всю боль, чтобы сделать этому чудовищу ещё хуже, когда вырасту. Он продолжал говорить, не замечая, как пот стекает по моему лицу. Впрочем, у меня постоянно жар, можно списать на это и волнение. Выжить. Разделить эмоции отца… Настроиться…
— У неё повреждена основа души совсем немного, но не прошло и месяца, как она на грани распада, несмотря на все швы и восстанавливающие снадобья. Но если этот кусочек вставить обратно, она заживёт.
Он вернул песчинку в грудь призраку, и провал затянулся. Я ощутил, как боль призрака притупилась. Он радовался. Трещины зарастали на глазах, и я заметил старые шрамы, видимо, от прежних затянувшихся ран. Душе было уже всё равно. Она была рада передышке, но не более того. Я не ощущал ни намерений, ни цели. Душа не помнила ни кем была при жизни, ни имени. Она знала, что здесь было больно, и что эту боль приносил мой отец.
— Пока оставим её восстановиться. Скорее всего, скоро на зелье пойдёт, износилась. Давай возьмём свежую.
И он протянул мне духовный сосуд с привязанным к нему призраком молоденькой девушки. Я принял его. Почувствовал эмоции и даже мысли. Она совсем недавно здесь, и видела все ужасы, что происходили с другими призраками, слышала их крики, разговаривала с ними. Призраки не были прикрыты телами и чувствовались острее. Ей было страшно. Я заглянул в её воспоминания, и она не стала сопротивляться — напротив с отчаянием рассказала все. Её звали Тая. Её отдали родители из-за непочтения к Покровителю — бедняга посмела вступиться за братишку, когда он нашалил во время молитвы.
Она боялась, но была полна решимости.
Отец протянул мне духовный пинцет и обнял за плечи.
— Эйрин, это твой первый образец. Твоя мама должна стать чище. Мы найдем способ сделать это. Начни с песчинки и записывай наблюдения каждый день.
Он хотел, чтобы я ранил эту храбрую девушку по имени Тая. Это лишь средство. Безумие…
Моя рука, будто чужая, коснулась призрака. Я смотрел в глаза Тае и видел, что она понимает меня. Может быть, я напоминал ей брата? Странная девушка. Да, я не хотел калечить, но ведь сделаю это. Неужели она не верила? Но мне моя жизнь и жизнь Нелари дороже обречённого призрака из лаборатории отца.
Я прицелился пинцетом и оторвал песчинку из плотной сердцевинки души. Оглох и ослеп от боли. Отстраниться не получалось. Тая кричала, но я слышал едва-едва. Не знаю, что помогло мне всё-таки отложить песчинку в другой сосуд и запечатать страдающую Таю обратно. Сквозь стенки сосуда её эмоции почти не ощущались, и мне стало легче взять себя в руки. Но пот тёк по лицу, а от ужаса тряслись руки.
Я чувствовал ожидание отца. Он предвкушал что я продолжу его дело, поддержу, ведь я такой же, как он.
— Чудесно, отец, — я улыбнулся его кривой ухмылочкой. — Я позабочусь как следует, чтобы Нелари больше не позорила ни тебя, ни меня.
Отец был доволен. Доволен был и я, что он доволен. Это означало, что я выживу. А если выживу, то смогу вырасти и отомстить. Кошмарные опыты продолжались, и мне становилось всё легче настроиться на эмоции отца, не призраков. Всё легче укрепить стёклышко, как учил деда, чтобы заслониться от чужой боли, разрывающей меня изнутри.
========== Часть 31. Ты же мой брат ==========
Когда отец проводил меня обратно, я уже плохо понимал, что происходит. Я был разбит, истощён, измучен. Уже даже о возмездии не думал — только хотел, чтобы это кончилось. Хорошо, что отцу было безразлично, что я думаю. Он проводил меня до окна, похлопал по плечу и пообещал вскоре прийти снова. А я лишь поклонился и как можно тише ввалился в комнату. Посмотрел на спящего Нира — не разбудил.
И теперь, когда меня отпустила необходимость притворяться, когда смог выдохнуть спокойно, не загонять боль подальше и не подражать отцу, я понял, что кровать — это всё, что мне сейчас нужно. У меня не было сил ни бояться, ни сопереживать, ни думать, насколько плохо я поступил. Всё это было слишком.
Я вдруг ощутил, как Тая сжимает моё горло.
— Тая, — просипел я.
Но она лишь душила меня и плакала. Плакала и душила. И трясла своей и без того растрёпанной затейливой прической.
— Отдай… — взвыли позади.
Хватка Таи ослабла, и я почувствовал, как в плечи впилась ногтями до крови та самая, что забыла своё имя.
— Мой, — прохрипели рядом и потянули за ногу.
— Давай вытащим кусочек, — взвизгнула безымянная и безумно расхохоталась.
Она поднесла пинцет, и я проснулся от собственного крика. Сердце бешено колотилось. Я дышал жадно и смотрел в потолок, тонущий в густых сумерках. Помогло прийти в себя только тягучее спокойствие сонного Нира рядом. Он наклонился надо мной и потрогал лоб.
— Эйр, ты в порядке?
— Да, сон плохой приснился, — прохрипел я. — Воды.
Нир налил мне из кувшина на столе и подал. Но взять кружку я не мог — руки тряслись слишком сильно. Тогда он напоил меня и сонно потёр глаза.
— Спасибо. Можно я с тобой лягу? — попросил я.
— Угу.
— Только никому не говори, что я кошмара испугался.
— Конечно.
Мы перебрались в кровать Нира, и от его объятий стало ещё спокойнее. Хорошо, что он у меня есть. С ним никакие кошмары не страшны. Дрожь прошла, но сон никак не шёл. Нир мирно сопел в ухо. Сверху забрался и неудобно упёрся лапами Кон. Привычно пристроился под боком Гай, и я обнял его. Коты были не слишком довольными. «Извините, что разбудил», — мысленно извинился я и почесал Гая за ухом. Он вонюче зевнул мне в лицо, и я скривился. «Да-да, теперь мы квиты. Можно спать».
