Они говорили что-то о нерадивых дозорных, о пирогах с оружием и раздельщиках рыбы, но девушка почти ничего не слышала, а понимала и того меньше. В затылке ломило, саднило ободранную щеку и руки, которые она при падении успела все же выставить перед собой. Перед глазами плавала серая муть, ноги отчаянно дрожали, но хуже всего был страх, мертвой хваткой сдавивший горло, скрутивший низ живота так, что и не дохнуть. Сейчас, вот сейчас они закончат говорить и примутся ее убивать. И будут правы, ибо она сама, сама виновата во всем, что с ней приключилось.
— Не слышит нас эта блаженная, что ли? Или отвечать не желает? А ну-ка, Халба, подай светильник! — неожиданно внятно произнес сухонький старичок с морщинистым лицом и близко посаженными глазами.
Ильяс вздрогнула, словно пробуждаясь от дурного сна, и тут же, сообразив, для чего понадобился старичку огонь, вновь провалилась в зыбкий туман, смазывающий звуки и запахи, краски и очертания предметов.
— Пей! Пей и не умирай прежде времени от страха.
Столь ненавидимая девушкой рисовая водка, от одного запаха которой ее выворачивало наизнанку, полилась ей в глотку, обожгла нёбо, пожаром вспыхнула в животе. Из глаз сами собой потекли слезы, и тот же, кто вливал в нее водку, сунул ей в рот кусок вяленой дыни, сурово приказав:
— Жуй!
На черной, покрытой мелкими волосками руке она увидела красно-белую татуировку — знак Огня.
— Жуй! — повторил человек из клана Огня, а стоящий справа от него гигант добродушно промолвил:
— Орочи пошутил. Тебе никто не желает зла. Ты ведь принадлежишь к клану Леопарда? Дочь Газахлара или…
— Дочь! — радостно подтвердила Ильяс, уверовав почему-то, что ни убивать, ни пытать ее эти люди не будут. Не могут они мучить и убивать дочь Газахлара! Но мгновением позже сообразила, что все это чушь: если уж они готовы свергнуть императора, то не помилуют, коли сочтут нужным казнить, ни самого Газахлара, ни тем паче его не в меру любопытную дочь.
— Отпустите меня! — жалобно попросила девушка, обводя умоляющим взглядом окружавших ее мужчин в одинаково темных саронгах и плащах, весьма удобных для тех, кто не желал привлекать к себе внимания, появляясь на улицах города после захода солнца.
— Расскажи, зачем ты пришла сюда, дабы мы решили, как с тобой поступить, — проскрипел старикашка Орочи, по виду вовсе не похожий на записного шутника.
— Что же рассказывать? Ляпнула моя подруга, будто видела ночью огни в заброшенном храме… — начала девушка, тщетно борясь с напавшим на нее вдруг косноязычием.
Добродушный гигант выжидающе уставился на Ильяс неподвижными, черными без блеска глазами, выразительностью своей напоминавшими печные заслонки. При ближайшем рассмотрении этот душа-парень производил еще более устрашающее впечатление, чем Орочи, ибо предпочитал носить маску и выдавать себя не за того, кем был на самом деле.
Халба и Гордас, заставшие форани в дверях зала, вернувшись за очередной партией оружия, которое, надобно думать, носили в припрятанные среди тростника челны, служили, вероятно во вспомогательных войсках. Щуплый визгливоголосый Халба продолжал держать в руках светильник, подозревая, что тот еще понадобится для допроса с пристрастием. В любом случае, помучить смазливую девчонку, особливо из благородных, было неизмеримо приятнее, чем таскать тяжеленные свертки с оружием. Мощнорукий, похожий на орангутанга Гордас слушал девушку скорее сочувственно, чем недружелюбно. На грубом лице старого вояки появилась даже виноватая ухмылка: выглядела по его милости форани не ахти как, а вся-то ее вина и заключалась в том, что сердце имела не куриное — ночью в заброшенный храм не всякая ватага парней решится отправиться.
— Гордас, проверь, лежат ли ракушечные бусы в зале паломников, — прервал повествование Ильяс человек из клана Огня.
Девушка вздрогнула, с надеждой глядя в неправдоподобно желтые глаза высокого, донельзя раздосадованного ее появлением мужчины. Это были глаза хищника, от которого не приходится ждать пощады, и все же Ильяс предпочла бы, чтобы судьбу ее решал именно он, а не Орочи и гигант. Безусловно, он был самым привлекательным из них: правильные черты лица, четко очерченный мужественный рот с плотно сжатыми губами, волнистая грива волос стянута на затылке золотым обручем. Вероятно, его следовало бы даже назвать красивым, однако в данном случае важно было совсем другое. Этот человек мог приказать убить, мог бы, в случае необходимости, не задумываясь прикончить ее и собственноручно, но не стал бы мучить и наслаждаться страданиями жертвы. А одно это уже дорогого стоило…
— Стало быть, ты сразу поняла, что мы здесь затеваем? — вкрадчиво поинтересовался Орочи, и девушка содрогнулась, заметив, как сжались его сухие, похожие на птичьи, пальцы.
— Маленькая дурочка, доказывающая подругам, что она не трусиха? Неужели только это да еще желание уличить одну из них во лжи подвигло тебя прийти сюда? — проговорил гигант, разглядывая Ильяс с видом ребенка, обнаружившего диковинного жука и готовящегося, любопытства ради, оторвать ему сначала лапки, а потом и крылышки. — Звучит не слишком-то убедительно. Нет, я лично этой форани не верю. Даром, что меньше мыши, зато напаскудить может больше льва.
— Ты никогда никому не веришь. А зря. Зачем, спрашивается, Газахлару рисковать единственной дочерью? — спросил человек из клана Огня и, словно позабыв о присутствии Ильяс, вернулся к расстеленным на столе картам и спискам.
— Он прав, — нехотя согласился старик. — Естественнее да и проще было бы поручить выслеживать нас какой-нибудь нищей рыбачке. Они за пару чогов и отца, и чадо родное продадут. А за дакк готовы прилюдно спариваться с обезьяной. — Маленькие глазки остро сверкнули из-под седых щетинистых бровей. — Ты вот, например, будешь спариваться с орангутангом ради спасения своей молодой жизни?
— Я… Ва… А-а-а… — Ильяс стиснула кулаки и, совладав-таки с непослушным языком, выпалила: — Чтоб ты сдох, старый извращенец! Чтоб тебе не было покоя в стране предков, а вонючие кости твои вечно грыз ненасытный Хаг-Хагор!
— Вот видишь. Глупа, смела и чиста, как горный ручей, — удовлетворенно заключил Орочи, отворачиваясь от девушки и разом теряя к ней всякий интерес.
— Горный ручей труднее заставить замолчать. Ему не отрежешь голову, — безо всякого выражения заметил гигант. — Давайте не будем рисковать. Болтливый язык может порой принести больше вреда, чем сотня боевых слонов.
«Нгура, о Нгура, помоги мне! Я бы на их месте тоже не знала пощады… Но ты ведь можешь сотворить чудо? Ну что тебе стоит, о Мать Богов!» — обреченно воззвала к своей небесной покровительнице форани.
