«Нгура, о Нгура, помоги мне! Я бы на их месте тоже не знала пощады… Но ты ведь можешь сотворить чудо? Ну что тебе стоит, о Мать Богов!» — обреченно воззвала к своей небесной покровительнице форани.
— К лицу ли нам проливать кровь невинного младенца? Девчонка, если уж на то пошло, оказала нам услугу, предупредив, что по городу поползли слухи и убежище наше обнаружено, — не глядя на Ильяс, промолвил человек из клана Огня. — Пусть убирается восвояси, а мы с вами подумаем о новом пристанище.
— Но она может донести о готовящемся восстании…
— С тем же успехом это могут сделать по меньшей мере полсотни человек.
— Полагаю, у нее хватит ума поговорить обо всем увиденном с отцом, прежде чем она отправится во дворец. — Старик многозначительно посмотрел на Ильяс, и та робко кивнула, не в силах поверить, что эти страшные люди и впрямь готовы отпустить ее с миром. — Однако до следующего утра ей лучше побыть в гостях у Мельника. А там ищи рыбку в море, нас уже тут не будет.
Орочи залился дребезжащим, костяным смехом, не сводя при этом по-прежнему холодных, пронзительных глаз с девушки.
— Гордас, завяжи ей глаза и доставь к Мельнику, — властно распорядился он, внезапно обрывая свой противоестественный смех, и сухо, без тени участия, посоветовал не сводившей с него широко распахнутых глаз форани: — На твоем месте я бы не стал болтать о встрече с нами. Димдиго считает, что его палачи должны отрабатывать свое жалованье, трудясь с надлежащим усердием, и потому удовлетворить их любопытство будет не в пример труднее, чем наше. Ступай и постарайся поскорее забыть обо всем, что видела этой ночью.
* * *
Вернувшись в отчий дом, Ильяс ни словом не обмолвилась ни о посещении своем храма Балаала, ни о гостевании у Мельника. Более того, она честно старалась следовать совету Орочи и выкинуть из памяти события той ночи и последующих суток, но ничего путного из этого не вышло. О пребывании у Мельника вспоминать было и в самом деле нечего, зато сцена, происшедшая в заброшенном святилище, снилась ей изо дня в день, причем сны неизменно оказывались страшнее и фантастичнее того, что ей довелось пережить наяву.
По прошествии двух седмиц они, правда, начали блекнуть, и только образ человека из клана Огня продолжал преследовать ее с непостижимым постоянством. Он являлся в сновидениях девушки то палачом, то спасителем, то истекающим кровью, измученным имперскими катами узником, то всемогущим повелителем Мавуно, восседавшим на троне Димдиго. Сначала это забавляло Ильяс, потом начало тревожить и раздражать, ибо она не желала, чтобы кто-то вот так, без позволения, вторгался в ее жизнь или хотя бы в ее сны.
А он являлся в них снова и снова. Рубился с гигантом на тяжелых кривых мечах, дабы освободить ее из плена или же, наоборот, сделать своей рабыней. Отбивал у своры сочейросов, вторгшихся почему-то в отцовское поместье, или же сам насиловал с изощренной жестокостью. Катал ее в убранном цветочными гирляндами челноке по Гвадиаре или же за бесценок сбывал на невольничьем рынке, понуждая демонстрировать свои прелести косоглазому саккаремцу. Он заставлял ее просыпаться в жарком поту, с криком на устах, с истомленным от несбыточных мечтаний телом. Она призывала Нгуру защитить ее от навязчивых наваждений, приносила фрукты и цветы на алтарь родового святилища, но это не помогло, и в конце концов Ильяс всей душой возненавидела приворожившего ее незнакомца из клана Огня.
Только его одного она винила теперь в том, что ей взбрело в голову отправиться ночью одной-одинешеньке в заброшенный храм Балаала. В том, что ей пришлось врать отцу и Мутамак, будто бы она двое суток гостила у Нганьи Газахлара, пропадавшего днями и ночами во дворце, у многочисленных любовниц или объезжавшего дальние поместья, это объяснение вполне устроило: ему удобно было видеть в дочери разумную и самостоятельную девицу на выданье, не нуждавшуюся в непрестанной опеке и надзоре отца. Мутамак же, ясное дело, заподозрила что-то неладное, и форани пришлось влить в нее немало рисовой водки, дабы старая служанка не изводила ее расспросами.
Из-за него, проклятого желтоглазого, она вынуждена была рассказать Нганье и Дадават байку, будто бы ей не удалось пробраться к храму Балаала сквозь стену тростника, и, хотя подруги не оспаривали ее рассказ, спор их признан был разрешившимся не в пользу Ильяс.
В довершение всего она, сама того не желая, стала сравнивать с желтоглазым увивавшихся за ней юношей, одного из коих должна была через полгода назвать своим мужем, и выглядели они на его фоне весьма бледно. Чумдаг — спесив, Бокко — наивен и мягкосердечен, как девица из провинции, Дунгу — слишком нахален и самоуверен, а Ридрок — самый старший из них и самый представительный — стал вдруг казаться невыносимо пресным и правильным. Настолько пресным, что, приняв приглашение его составить с ним пару для участия в празднике Цветущих Деревьев, она, по зрелом размышлении, решила сбежать от нудного партнера при первой же возможности.
Имелась, впрочем, и еще одна причина, побуждавшая Ильяс покинуть Ридрока после общения с Древом Исполнения Желаний. Называть ее главной девушке не хотелось, однако лукавить перед собой не было никакого смысла, и она таки призналась себе, что намерена отыскать среди гостей императорских садов не дававшего ей покоя человека из клана Огня. Зачем ей было видеть его и что она собиралась ему сказать, Ильяс не имела пока ни малейшего представления и не слишком над этим задумывалась. Главным было отыскать его в толпе Небожителей.
Желание разузнать что-нибудь о желтоглазом возникло у нее, как только она вернулась от Мельника, но сделать это, как выяснилось, оказалось не так-то просто. Газахлар, прекрасно ориентировавшийся в родословных и отношениях между ныне здравствующими представителями знатных семейств Мавуно, отделался от нее несколькими туманными фразами, из коих следовало, что последние отпрыски одного из древнейших родов империи сгинули сразу же после прихода к власти Димдиго. Учитывая, что Газахлар мог сутки напролет разглагольствовать об исчезновении старых кланов, правах наследования родовых знаков, появлении старших, средних и младших ветвей, которые образовали потомки первых семей империи, имевших, как ведомо всем, божественное происхождение, ответ этот не мог не навести Ильяс на кое-какие размышления. Тем паче что отец, вместо того чтобы в очередной раз, как делал он это обычно к месту и не к месту, начать толковать о древности их рода, оставшегося — увы и ах! — самым старым и, следовательно, самым почитаемым в империи, мрачно осведомился у дочери, с каких это пор ее стала занимать судьба клана Огня и чем вызван этот более чем странный интерес.
