— Почему что не может быть! — почти закричал я, ощущая себя пацаном лет восьми, который не верит в то, что его любимая кошечка попала под автомобиль. Не потому, что он не верит в смерть или не считает, что автомобиль сбил другую кошечку. Просто это не могла быть его кошечка. Не могла и всё тут. Любимые кошечки не попадают под машины, не умирают от старости и не травятся крысиным ядом. Максимум, что может сделать любимая кошечка — это сбежать от своего любящего хозяина. Но потом она возвращается. Они всегда возвращаются.
Ситуация поражала меня своей нелепостью. Ещё утром я готовил завтрак, стараясь не греметь посудой, потом осторожно будил дочку. Мы если яичницу с помидорами, пили чай с творожным кексом, говорили о том о сём. Я не мог поверить — утром яичница, а сейчас я стою на мельнице и какой-то нелепый парень с идиотским именем рассказывает мне про то, что мой мир гибнет, и не просто гибнет — уже погиб. Я не верил ни в черта, ни в дьявола, я не верил во всю ту чепуху, которой забивают голову миллионы бездельников. Я верил в факты, а они сейчас говорили мне, что всё происходящее вокруг реально. И если реально то, что я попал в какое-то совершенно удивительное место, то нельзя было полностью отрицать и то, что слова Арнау — реальность.
— Что мне делать? — спросил я, немного успокоившись.
— Возвращайся обратно, — сказал смотритель точно также, как ещё недавно говорила мне Нарин. — Аидрэ-дэи не любят чужих. Всех кроме трёх.
— Почему вы так боитесь каких-то подневольных кочевников? — спросил я с недоумением. — Ты говорил, что над ними смеялись, ты говорил…
— Тшш! — Арнау со страхом махнул на меня руками и стал тревожно оглядываться по сторонам. Мне даже показалось, что лицо его посерело, до того он был напуган.
— Что такое?
— Ты лучше молчи, — посоветовал мне смотритель мельницы Крихтэ, когда немного пришел в себя. — И никогда не говори слов, которые могут обернуться бедой.
— Но я всего лишь спросил…
— Молчи! — прикрикнул на меня Арнау и, прикрыв глаза, негромко заговорил: — Да простят меня за то, что я сейчас скажу. Аидрэ-дэи и в самом деле для кого-то — простые странники, от которых нет ни пользы, ни вреда. Они не представляют опасности для целых, сильных миров. Но мы всего лишь приграничники, наш мир — всего лишь отголосок других реальностей. У вас есть океаны, материки, тысячи городов и сотни языков. А у нас только великое море, два заброшенных города, два народа и… целые поля, заросшие лау-лау.
— Люпином, — зачем-то поправил его я. Арнау пожал плечами.
— Лау-лау, люпин, какая к черту разница, если мы говорим об одном и том же. Говорят, когда-то в наши города сходили боги, аюры. Говорят, что это они вырыли каналы и заставили небесные молнии освещать Эридэ. Это они запустили рыб в безбрежное море, посадили высокие леса и заселили их зверями и птицами. Древние боги превратили приграничье в цветущий сад. И это они, аюры дали жизнь моему народу, народу аяснов. Но они же разбудили тёмное чудовище реки и в один день покинули свои дома, покинули нас. Аюры поставили статуи и велели нам ждать, когда статуи оживут, потому что это будет означать, что для нашего приграничного мира наступило время перемен. Но, кажется, аюры забыли про нас. А без них мы слишком слабы, чтобы противостоять дрэям. Тем более сейчас, когда они под началом могущественных владык.
Арнау немного помялся и добавил неуверенно:
— Нас слишком мало.
— Дрэи собирают здесь свои цветы? — спросил я, чувствуя себя участником какого-то заговора.
— Нет. Я уже говорил тебе, они приручили Эйи. Маленькие мерзкие существа, покрытые короткой белой шерстью. У них по четыре глаза, три из которых обычно слепы, а четвёртый необычайно велик и смотрит прямо в душу. Зрячие глаза собирателей бывают черные, серые, чаще розовые, реже встречаются зелёные и голубые. Дрэи выращивают их из крошечных семечек, а потом пересаживают в тела наших женщин, — при этих словах на лицо Арнау легла тень. Он потёр лоб ладонью и продолжил: — Эти существа не годятся ни на что, кроме как собирать лучшие цветы лау-лау. Говорят, что они не испытывают никаких чувств, кроме постоянного чувства голода, поэтому с момента зачатия поедают всё, что могут достать. Сначала они съедают ту, кто вынашивает их, а потом пищей им служат только корни лау-лау.
Арнау немного помолчал, тревожно глядя на недвижно лежащую Нарин. Я видел, что ему трудно говорить, но мне надо было узнать всё. Я осторожно прикоснулся к нему рукой.
— Можем ли мы как-то помочь Нарин?
— Нарин? — смотритель посмотрел на меня с удивлением. — Нет, Нанарин обречена. Женщины нашего народа не впервые приходят ко мне на мельницу, когда до родов остаётся всего ничего. Только они могут выносить Эйи. Мы верим, что лишимся загробной жизни, приняв смерть из чужих рук. После рождения собирателя остаётся прожить всего несколько дней, а то и часов, но дрэи не дают умереть своей смертью. Поэтому наши женщины оставляют собирателя мне, а сами уходят в море. А там…
— Это я слышал, — перебил его я. — Мне рассказала Нарин. Значит, у неё нет никакого шанса?
— Нет, — уверенно покачал головой Арнау. — Его не будет и у тебя, если ты останешься здесь до тех пор, пока на свет не появится собиратель. Аидрэ-дэи появляются сразу после его рождения, Крихтэ сбивает их на несколько часов, но этого недостаточно. Сейчас ты ещё можешь уйти. Иди обратно. Найди чуткую точку и возвращайся в свой аларин.
Я представил, как этот молодой парень будет принимать роды у женщины, которая обречена на гибель, представил младенца, заросшего шерстью, насквозь пропитанной кровью. Представил, как моргают его слепые и зрячие глаза, представил, каким должен быть крик существа, которое не щадит собственную мать, пусть не родную, но выносившую, и меня передёрнуло от отвращения. Я вспомнил роды Марины, вспомнил отчаянно орущую Настюху, которую я, признаться, по первости немного испугался, потому как личико у неё было сморщенное и красное как свёкла. Сейчас у моей дочери глаза серые с золотистым ободком вокруг радужной оболочки, а первые два месяца они были у неё потрясающего синего цвета, так что если бы она не спала большую часть времени, я готов был стоять часами, любуясь их глубиной. Держа на руках спящую дочку, я с улыбкой вспоминал, как ещё пару лет назад доказывал, что маленький ребёнок ничем не отличается от щенка или котёнка, которые точно также плачут, спят и испражняются. Я смотрел в глаза своей дочери и удивлялся тому, как это крошечное существо цепляется за жизнь, чувствует и понимает, живёт и дышит. Я вспоминал свою дочь, вспоминал Марину и меня охватывал ужас при мысли, что на долю Нарин, маленькой покорной женщины выпало такое испытание. В душе я не мог смириться с тем, что через несколько часов Нарин не станет.
