— Скоро вы, альгарвейцы, станете править всем миром, — проговорила она.
Это был ответ и увертка одновременно.
— А вы избрали сторону победителей? — Лурканио расчесал пальцами тонкую поросль внизу ее живота. — Видите? В глубине души вы очень практичная особа. Это хорошо.
* * *
Хотя Талсу до сих пор надевал порою форменный мундир и брюки елгаванского солдата, выходя на улицы родной Скрунды, альгарвейские патрульные не обращали на него никакого внимания. Молодой человек был этому только рад. У него осталось не так много одежды, чтобы выбрасывать ее. И он не единственный в Скрунде мог похвалиться остатками военной формы — это относилось почти ко всем солдатам, кого захватчики не озаботились бросить в лагеря для пленных.
Как бывшие его товарищи по оружию, Талсу зарабатывал чем мог — копал котлованы, или подметал дворы, или ворочал мешки с чечевицей. Однажды, перекидав несчетное число мешков с фасолью, кувшинов с оливковым и кунжутным маслом с телег на альгарвейский склад, он принес домой полдюжины мелких сребреников с портретом короля Мезенцио. Когда юноша выложил их на обеденный стол, монетки приятно зазвенели.
— Что у тебя там? — спросил отец.
Плечистый и сутулый Траку походил на уличного громилу, а на жизнь зарабатывал портняжным ремеслом. Зрение его слабело все сильнее; чтобы приглядеться к монеткам, он нагнулся к самой столешнице. Потом прорычал невнятное проклятие и смел сребреники на пол. Кошка принялась гонять блестящие кругляшки.
— Это еще зачем и с какой стати, отец? — Талсу ползал по гостиной на четвереньках, пока не собрал все шесть монет. — Силы горние, не настолько мы богаты.
— Не хочу видеть гнусной рожи этого сукина сына в своем доме! — рявкнул Траку. — Не хочу, чтобы задница брата этого сукина сына пачкала наш трон! Нечего рыжикам на нем восседать! Не их страна! Наша страна! Не отнимут!
— Серебро есть серебро, — устало ответил Талсу. — Их монеты ничем не хуже наших. Даже лучше, потому что оккупанты проклятые задрали обменный курс до небес, чтобы солдаты-рыжики могли задешево покупать подарки своим бабам.
— Воры они и разбойники, — отрезал Траку. — Пусть подавятся своими вонючими деньгами, чума и холера на их головы от меня поверх всех прочих.
Из кухни вышли мать и младшая сестра Талсу. Лайцина несла большую миску похлебки, Аушра — свежевыпеченный каравай на большом подносе. Хлебная корка была нездорового буро-песочного оттенка, не потому что каравай плохо пропекли, а потому что мука на него пошла далеко не ситная. Молотая фасоль, тертый горох… Талсу надеялся только, что хоть опилок там нет.
Да и похлебка состояла больше из фасоли, гороха, репы и моркови. Редкие кусочки мяса плавали в ней больше для запаха, чем для сытности, и Талсу вовсе не был уверен, что этот запах ему нравится.
— Что это было? — поинтересовался он, выловив ложкой кусочек мяса.
— Мясник говорит, кролик, — ответила мать. — Цену он заломил и вправду как за кролика.
— Давно я не слышала, чтобы коты на крышах орали, — заметила Аушра, блеснув глазами, и покосилась на серую кошечку, которая гоняла по полу альгарвейский сребреник. — Слышала, Пуховка? Высунешь нос на улицу, из тебя тоже кролика сделают.
Талсу поспешно выплюнул кусочек мяса обратно в миску. Потом, поразмыслив, все равно съел. Пускай не кролик — в армии он привык к худшему. Кроме того, мать потратила деньги на это мясо. В нынешнем положении семья не могла позволить тратиться попусту.
Мать, верно, думала о том же самом.
— Милый, — заметила она, — стыдно не взять этих денег. Талсу столько трудился, чтобы их заработать…
— Это альгарвейские деньги, — упрямо промолвил Траку. — Не желаю брать альгарвейских денег. Мы должны были победить армию Мезенцио, а не наоборот.
Он глянул на Талсу с таким видом, словно сын лично был виновен в поражении Елгавы. Портной года не дотянул до того, чтобы попасть на фронт в Шестилетнюю, и давняя победа оттого казалась ему еще более сладкой, ибо Траку не испытал на себе того, что пережили солдаты ради этой победы.
— А мы продули, — промолвил Талсу — он-то знал, каково приходится бойцам. — Может, вышло бы иначе, если бы наши драгоценные высокородные офицеришки отличали свои головы от задниц. Точно не могу сказать, потому что сам не вижу разницы.
Отломив кусок хлеба, он с трудом прожевал.
Траку уставился на него:
— То же вранье, что на альгарвейских плакатах, какими весь город обклеен.
— Это не ложь, — резко бросил Талсу. — Я был там. Видел своими глазами. Слышал своими ушами. Вот что я скажу, отец: я к рыжикам любви не питаю. Нечего им было над нами своего королька ставить. Коли вернется король Доналиту — честь и слава ему. Но если альгарвейцы до его возвращения перевешают всех графьев, маркизов да герцогов в стране — тем лучше!
Молчание затянулось на добрую минуту. Талсу не пытался скрыть свои чувства в отношении елгаванского дворянства с той поры, как вернулся в Скрунду, но до сих пор не проявлял их столь явно.
— Это же измена, — проговорил портной.
— А мне плевать, — ответил Талсу, отчего над столом опять повисла тишина. — Нет, это нельзя назвать изменой, потому что дворяне больше не правят Елгавой. Здесь хозяйничают альгарвейцы, а про них я ничего не говорил. — Он снова положил заработанные монетки на стол. — Хотите — берите. Нет — оставлю себе. Пива, что ли, куплю. Или вина с лимонным соком.
Мать решительно сгребла альгарвейские сребреники.
— Лайцина! — воскликнул отец.
— Это деньги, — промолвила мать. — Мне все равно, чье лицо на них красуется. Если вернется домой наш король, я горло сорву от радости. Но пока он не вернется — да и потом тоже, — я буду жить на те деньги, которые принимают в лавках. И если у тебя сохранилась хоть капля ума, ты поступишь так же и станешь брать от рыжиков все деньги, которые тебе заплатят.
— Это называется сношением с врагом, — запротестовал Траку.
— Это называется сводить концы с концами, — ответила Лайцина. — Альгарвейцы захватили нашу страну. Так что же нам теперь, с голоду помирать? Вот глупость. Пы нынешним временам и без того можно с голоду помереть.
Аушра мяукнула, напоминая отцу, что за мясо, скорей всего, пошло в похлебку. Отец мрачно глянул на нее. Талсу уткнулся носом в миску, чтобы Траку не заметил его ухмылки.
— Ха! — воскликнул портной. — Как я могу утверждать одно, когда вся семья талдычит мне другое? Позорный нынче день для Елгавы, вот что я вам скажу.
— Верно. Позорный день для Елгавы, — повторил Талсу. — Только в последнее время у нас было слишком много позорных дней, и не все по вине альгарвейцев. Не веришь мне, отец, так спроси любого, кто служил в армии и сумел возвратиться домой.
