Я пожала плечами.
— Да разве можно найти человека в целой Нормандии! — сказала я. — Скорее всего, он тебя никогда не отыщет.
— Он найдет меня! — В голосе Лиз звучала неколебимая уверенность.
— Ну и что? Пусть находит.
Я отряхнула юбку и решительно спустилась с крыльца, хотя отнюдь не была уверена, что она за мной последует. Я оглянулась только на краю поляны: Лиз шла следом.
— Ты не знаешь, Жаннетт, каков он! Он ведь явится за мной с оружием, с целым отрядом воинов!
Ее слова заставили меня задуматься, но показывать ей свои сомнения я была не намерена.
— Ничего, у нас стены крепкие, — сказала я. — Даже если он и заявится. И уж лучше тебе тогда быть за этими стенами, чем в разрушенной часовне. Пусть сперва постучится в городские ворота, они у нас от чужаков накрепко заперты!
— Стены можно разрушить, — промолвила Лиз.
— А запертые ворота?
Она не ответила. Но продолжала идти рядом.
Помолчав, она все же задала тот вопрос, который не давал ей покоя:
— Но почему ты?..
— Ты — моя гостья, — ответила я.
— Какая же я гостья! Я ведь от тебя сбежала!
— Ты — моя гостья, а твои дела меня не касаются.
Она хотела еще что-то сказать, но так и не сказала. Потом снова долго молчала и наконец произнесла одно-единственное слово:
— Франча.
— Франча? — Тут я все-таки позволила себе немножко рассердиться. — Одному Богу известно, почему она решила, что принадлежит тебе! Ты стала для нее всем. А потом ушла и бросила ее! Сперва «черная смерть» унесла ее мать, а потом умер и отец; мы так их и нашли: он лежал на ней и уже начал разлагаться, а она не говорила ни слова. Она ведь и сейчас как немая. — Я не смотрела на Лиз и не видела, вздрогнула ли она хоть раз. Надеюсь, что да. — Я тогда сразу взяла девочку к себе. И все уговаривала ее — заставляла есть, заставляла жить дальше, повернуться к миру лицом… А потом явилась ты. И она всю себя сразу отдала тебе. А ты ее бросила!
— У меня не было выбора.
— Был! Разумеется, был! — рассердилась я. — Ты ведь наверняка знала, что для тебя путь в твое королевство закрыт. Тебя ведь отправили в ссылку, верно? Этот твой Король холода…
— Я сама себя отправила в ссылку!
От ее гордо вскинутой головы и голоса веяло холодом. Я презрительно фыркнула:
— А знаешь, я тебе верю! И верю в то, что и ты тоже одна из этих. Не человек, а бездушная тварь, потому что лишь бездушная тварь способна сделать то, что ты сделала с Франчей!
— Разве бездушная тварь может вернуться назад? Разве может признать, что совершила ошибку?
— А ты разве вернулась? Разве признала свою ошибку?
Лиз схватила меня за рукав и резко повернула к себе. Она оказалась сильной: пальцы так и впились мне в руку. Глаза ее гневно сверкали.
Но и я ответила ей не менее гневным взглядом. Я совершенно ее не боялась, нет, ни капли не боялась. Даже когда как следует ее разглядела. Кошка — кажется, так я подумала тогда, в часовне? Точно, кошка. И глаза как у кошки, и вообще в ней нет ничего человеческого…
Кроме голоса, который от гнева звучал холодно и хрипло:
— Теперь ты видишь. Теперь ты знаешь.
Я на всякий случай перекрестилась. Но она не исчезла, развеявшись вместе с клубами дыма. Если честно, я этого и не ожидала. Все-таки на груди под рубахой у нее поблескивал крест.
— Так значит, все это правда, — сказала я. — То, о чем говорится в сказках.
— В некоторых сказках. — Она выпустила мой рукав. — Это он хочет, чтобы так было всегда. Мой теперешний повелитель. Жискар. Он хочет заполучить то дитя, которое я ношу во чреве, надеясь, что моя дочь станет основой его династии.
— А может, тебе стоит все же встретиться с ним лицом к лицу? — спросила я. — И призвать на помощь громы Господни?
Она была настолько потрясена моим предложением, словно я уже совершила страшное святотатство.
— Это же страшный грех! Как ты можешь так легко говорить об этом?
— Грех? — переспросила я. — Это считается грехом среди тех бездушных тварей, что обитают в лесу?
— Мы — такие же христиане, как и вы, — оскорбленно заявила она.
Нет, это было просто невероятно! Настолько невероятно, что могло быть только правдой! Я повернулась к ней спиной — меня бил озноб, в ямке под затылком противно покалывало — и пошла дальше. Через некоторое время она последовала за мною.
II
Молотьба была закончена, амбары полны, яблоки собраны, падалица отправлена под пресс и превращена в сидр. Моя единственная гордая виноградная лоза дала неплохой урожай, и я высушила виноград на солнце, превратив его в изюм. Весь Санси делал запасы на зиму, которая была еще довольно далеко.
И вот в один из таких наполненных осенними хлопотами дней к воротам города подъехал отряд вооруженных всадников. Мы-то давно их ждали — и Лиз, и я, и матушка Адель — еще с тех пор, как с деревьев стали облетать первые листья. Чаще всего, правда, днем мы оставляли у ворот кого-то из мальчишек, но на ночь всегда крепко их запирали. Оружия-то у нас не было, разве что косы да серпы или еще крюки для срезки веток; был еще старинный ржавый меч, который вдова нашего кузнеца выкопала в старой кузне прямо из-под горна.
В тот день, когда появился милорд Жискар, ворота сторожил Пьер Аллар. Селин, конечно же, потащилась за ним следом; на мой взгляд, она прямо-таки преследовала этого парня. Так что именно Селин меня и разыскала, когда увидела всадников.
Я прибежала к воротам почти сразу. Помнится, в тот день Лиз с самого утра просто места себе не находила, металась как перепуганная кошка. Потом села, спокойно занялась починкой Франчиной рубашонки, но вдруг вскочила, уронила шитье и выбежала из дома. Я догнала ее возле колодца и чуть не сбила с ног, потому что она совершенно неожиданно остановилась как вкопанная да так и застыла, глядя на меня безумными глазами и по-прежнему держа в одной руке иголку, а в другой — рубашку. Я схватила ее за плечи и как следует встряхнула. Несколько придя в себя, она пробормотала:
— Если он меня увидит, если он узнает, что я здесь…
— Ну и что! — рассердилась я. — Значит, ты просто трусиха, да?
— Нет! — гневно сверкнула она очами, снова становясь прежней Лиз, гордой и обидчивой. — Я боюсь только за вас. Он ведь сожжет деревню дотла только за то, что вы меня приютили!
— Не сожжет, — сказала я. — И вообще об этом даже говорить не стоит.
Подоткнув юбку, я вскарабкалась на городскую стену. Пьер был уже там, да и матушка Адель подоспела невесть откуда, хотя вообще-то от монастыря до ворот так быстро не добежишь, а она, как мне показалось, и не запыхалась вовсе. Я заметила, что на ней ее лучший апостольник и украшенный драгоценными камнями крест. Солнце так и играло в гранях самоцветов, и они светились белым, красным и зеленым, как молодая травка, огнем. Матушка Адель что-то буркнула мне в знак приветствия, а Лиз просто кивнула; она не сводила глаз с тех людей.
