Глаза Иберта едва не вылезли из орбит.
— «И что?», государь мой маршал? Так-то вы заботитесь о родной земле, что готовы отдать ее голозадым дикарям севера по первому требованию?
— Захватить территорию — одно, — ответил Ратарь. — Удержать — совсем другое. Даже если все обернется против нас, зувейзины не пройдут далеко за довоенные границы. У них не хватит для этого ни солдат, ни бегемотов, ни драконов.
— Это уже будет достаточно скверно, — заметил Иберт.
— Да ну? — удивился Ратарь. — Если мы ослабим армию, которой предстоит нанести удар по Альгарве, мы, без сомнения, об этом пожалеем, потому что это помешает нам разгромить рыжиков. Но когда мы раздавим альгарвейцев, как может Зувейза надеяться выстоять против нас?
Он вгляделся в лицо Иберта. Чиновник занимал свой пост уже давно — при конунге Свеммеле это было достижением. К несчастью, лучший способ добиться такой цели — это покорно отражать идеи и желания конунга, не имея собственных. Ратарю любопытно было выяснить, имелась ли у заместителя министра хоть одна своя мысль.
Иберт облизнул губы.
— Предположим, вы не станете снимать войска с альгарвейского фронта, но рыжики и зувейзины все же разгромят нас?
Это был хороший вопрос. Ратарь жалел, что Свеммель редко задавал подобные. Так значит, у Иберта есть своя голова на плечах. Об этом стоило помнить.
— Если это все же случится, оборони силы горние, — ответил маршал, — нас разобьют альгарвейцы, а не чернокожие. Я не стану ослаблять группировку, нацеленную против сильнейшего врага, из страха перед слабейшим.
— Ваш ответ кажется мне весьма разумным, государь мой маршал, — отозвался Иберт. — Я передам ваши слова его величеству.
И если Свеммель закатит истерику и велит бросить все силы на Зувейзу, вместо того чтобы атаковать Альгарве… Ратарь подчинится и тихонько вздохнет про себя с облегчением. Перспектива вести войну с армией короля Мезенцио не вызывала у него энтузиазма. Он подчинился бы приказу напасть на Зувейзу, вздохнув с облегчением от всей души, а не тихонько, если бы не начал беспокоиться, как бы альгарвейцы не ударили по Ункерланту первыми.
Но когда он намекнул об этом Иберту, замминистра решительно покачал головой:
— Мы не видим никаких свидетельств этому, если не считать тайных переговоров с Зувейзой. В остальном наши послы полагают нынешние отношения с рыжиками непривычно дружескими.
— Но ее мы одни перебрасываем войска к границе, — не унимался Ратарь.
— Ни министерство иностранных дел, ни конунг лично не видят в этом повода для тревоги, — отозвался Иберт. — Его величество уверены, что, когда удар на востоке будет нанесен, преимущество внезапности будет на нашей стороне.
— Очень хорошо, — промолвил несколько успокоенный Ратарь.
Свеммелю всюду чудились заговоры. Если уж он считал, что альгарвейцы не подозревают неладного, маршалу Ункерланта не о чем было волноваться. Конечно, Свеммелю и прежде случалось ошибаться — в отношении самого Ратаря, например, — но об этом маршал предпочитал не задумываться.
«Кроме того, — напомнил себе Ратарь, — тогда Свеммель видел опасность там, где ее не было. Он же не упустит опасности там, где она таится… и впрямь?»
— Представьте его величеству оперативный план, основанный на результатах нашей беседы, — заключил Иберт, — и я почти уверен, что он будет одобрен.
Ратарь надеялся, что замминистра окажется прав. Конунг Свеммель, однако, испытывал сердечную привязанность к родимой земле. Согласится ли он поступиться частью ее хотя бы временно, чтобы заполучить больше? В этом маршал сомневался и, как ни старался, избавиться от сомнений не мог.
— План будет на столе его величества до конца недели, — только и сумел ответить он.
А уж что станет делать Свеммель с этим планом… так или иначе, чем раньше это случится, тем больше времени останется у Ратаря, чтобы исправить последствия.
Иберт удалился весьма довольный собою. Проходя мимо Меровека, он засиял еще пуще. Адъютант Ратаря глянул ему вслед с таким выражением, словно с радостью отправил бы замминистра в самую дальнюю деревню на жертвоприношение. Ратарь, как мог, пригладил взъерошенные перышки майора. Это тоже была его работа.
* * *
— Пошли — бросил Эалстан. — Новая четверть начинается. Новые учителя. Может, ради разнообразия, приличные попадутся.
— Размечтался, — фыркнул его кузен, лениво, как обычно, ковыряясь в овсянке. — Новые руки о наши спины будут розги ломать — вот и вся разница.
— Ну ладно, — согласился Эалстан. — Тогда, может, нам попадется куча слабосильных стариков?
Как и надеялся юноша, Сидрок улыбнулся при этих словах, хотя жевать от этого быстрее не стал.
— Пропади я пропадом, — заметил Сидрок, отхлебнув разбавленного вина, — коли знаю, зачем мы утруждаемся этой учебой. Твой брат вон ученей некуда, а чем занимается? Дороги мостит, вот чем. Булыжники ворочать — этому и гамадрила горного научить можно.
Леофсиг уже ушел на работу — мостить дороги.
— Он помогал бы отцу, если б не война, — возразил Эалстан. — Не может же вечно продолжаться нынешнее безобразие.
Не успели последние слова слететь с губ, как юноша подумал: а почему не может? Сидроку, верно, то же пришло в голову.
— Это кто сказал? — парировал он, и ответа у Эалстана не нашлось. Сидрок поднялся на ноги. — Ну пошли, что ли? Ты так торопился — вперед!
Оба накинули плащи поверх кафтанов. Снег в Громхеорте выпадал раз в четыре года, но утро все равно было холодное — по крайней мере, на взгляд Эалстана. Возможно, какой-нибудь обитатель южного Ункерланта имел бы на этот счет иное мнение.
Эалстан вскоре порадовался, что они вышли из дома заранее, — потому что пришлось ждать на перекрестке, пока мимо не протопочет альгарвейский пехотный полк, направлявшийся в сторону западной границы. Солдаты были не из громхеортского гарнизона; они озирались, показывая друг другу на здания непривычной архитектуры — и на симпатичных девушек, конечно. Эалстан обнаружил, что неплохо понимает их болтовню. Рука у мастера Агмунда была тяжелая, но уроки его не забывались.
Наконец рыжики скрылись из виду. Сидрок прибавил шагу. Получить розог ему не хотелось. Основная его беда заключалась вот в чем: делать то, за что розог не полагалось, ему хотелось еще меньше.
— Рано пришли. — Эалстан сам понимал, что голос его звучит удивленно, но ничего не мог с собою поделать.
— Ага, пришли, — ответил двоюродный брат, — и что с того? Можем встать в длинную очередь к секретарю?
Он был прав. К дверям кабинета тянулась нескончаемая цепочка учеников.
