С тренировками у него как-то не задалось. Неудобное тяжелое оружие постоянно норовило выскользнуть из ладони, вдобавок оставляя занозы. Учителя кричали за каждую ошибку, плохо нанесенный удар или невовремя поднятый щит, а за провинность вроде украденной с кухни картошки секли. Впервые отведав розог, Хальфсен сбежал из родового имения, пока холод и голод не вернули его назад.
В шестнадцать долговязого подростка не приняли в баронскую дружину, сказали, слишком слаб и хил, пришлось становиться городским стражником. Мощный смрад и ужасный вкус тухлой селедки, вши и продуваемый насквозь барак сделали его жизнь только хуже — в груди булькало и, несмотря на горящую кожу, человека постоянно знобило. Поэтому, когда Хальфсену подвернулся шанс на новую жизнь, он не раздумывал.
Глашатай самого короля Элькесдалена искал добровольцев на выполнение опасной и почетной миссии, обещая горы серебра. Названной суммы как раз хватило бы на небольшой теплый домишко и даже бы осталось сверху. Хальфсен не раздумывая вышел вперед, пережив очередной град насмешек от сослуживцев. Впрочем, его приняли, накормили горячей кашей с жиром, выдали топор, снегоступы и новое одеяло без дыр. Казалось бы, жизнь начала налаживаться, но, услышав о задании, он всерьез задумался о дезертирстве и разбойничьей жизни. К сожалению, глашатай не был идиотом — их охраняли гвардейцы короля.
В отличие от других добровольцев, нищих выходцев из трущоб, Хальфсен знал, куда их отправляют — дальше северных руин, прямиком к проклятому Разлому. Мол, в последнее время участились нападения темных тварей, и следовало проверить, не появилось ли там чего нового.
За городом оказалось еще хуже — пронизывающий ветер пробирал сквозь одежду, плевки и прочие жидкости замерзали прямо на лету, снег облеплял ботинки, делая их в несколько раз тяжелее. Почему-то они разводили всего один костер, из-за чего высушить одежду было недоступной роскошью.
«Если нас не прибьют твари, это точно сделает холод».
Пытаясь отвлечься от стука собственных зубов, Хальфсен вспоминал все известное про Разлом. Кто бы мог подумать, что вложенные учителями знания пригодятся так скоро.
Давным-давно Элькесдален был частью единой империи людей, протянувшейся от восточного до западного берегов Ласэарана. Все жили долго и счастливо, пока не произошел так называемый Катаклизм. Богословы постоянно спорили о его причинах и последствиях, лично для себя Хальфсен уяснил одно — все было очень плохо. Империя распалась на враждующие королевства и вольные города.
Им достались обширные территории на западе, казалось бы, живи себе и в ус не дуй, как оказавшиеся на юге горные эльфы начали свою экспансию. Первая же война закончилась полным провалом — топоры и мечи оказались бессильны против воздушных кораблей. Эльфы не стали забирать себе территории, ограничившись внушительной контрибуцией. Взамен они просто заполонили все пограничные города, ушастым хватило нескольких веков и череды слабых королей, чтобы получить контроль над торговлей и продажными чиновниками. Правителям Элькесдалена приходилось мириться с автономией юга и бездействовать у себя на севере. Ходили слухи, что новый король обвинял в произошедших массовых убийствах остроухих и готовит решительный ответ. Какая Хальфсену разница, кто сидит на троне или получает налоги за рыбу?
В отличие от северного и южного Эретинов, для Элькесдалена главной проблемой был не развал империи с последующей потерей могущества, а Разлом. Сплошная завеса густого черного дыма захватила всю северо-западную часть, в основном горы и пустоши. Концентрированная тьма стояла недвижно, неподвластная ветрам и магии стихий. Любой, кто оставался в Разломе на ночь, исчезал навсегда.
И ладно бы они потеряли немного территорий, худшим было другое — вблизи часто появлялись страшные твари. Чаще всего это были мутировавшие стаи волков, сильные и быстрые, с черными глазами и капающим с клыков ядом, они превратились в настоящий бич севера. Люди массово покидали рыбацкие деревни, укрываясь за городскими стенами.
Примерно раз в сотню лет появлялся амбициозный король, который хотел вернуть себе север или юг. В первом случае он издавал указ о восстановлении поселений и заселении пустоши. Заключенные, нищие, авантюристы и безнадежные романтики тащили на себе немногочисленные пожитки, возводили невысокие стены, избы, выкапывали рвы и несли дозор, защищая Элькесдален от темных тварей. Поначалу нечастые нападения усиливались, северяне стойко удерживали оборону, но в конце концов сдавались и бежали. Ходила легенда об одном особо упертом баране, который отказывался признавать поражение — за семнадцать лет он потерял там многие тысячи людей и половину гвардии, пока не кончились все верные соратники и его не заколол собственный первый советник. Приказ бросить укрепления навсегда сделал его новым королем.
С эльфами все было куда проще: возмущенный исторической несправедливостью правитель собирал дружину и шел воевать в горы. Там их по традиции встречал град стрел, затем остроухие сбрасывали пару бомб, уничтожали накопленные за десятилетия мира воздушные корабли Элькесдалена и затем милостиво предлагали мир, забирая очередную контрибуцию и торговые преференции. При желании эльфы давно уже могли завоевать север, просто не видели в этом смысла. Покорение и сохранение враждебных территорий требовало больших ресурсов, куда проще держать воинственных хуманов на коротком поводке, забирая их деньги.
Для нормальных войн оставался только Северный Эретин, но он был слишком далеко и имел хорошую армию. Вот и приходилось желающим подраться отправляться в набеги на земли за западным морем, а кому не хотелось топать далеко — в вольные города или на охоту за темными тварями. Среди северян было почетно иметь прибитую над камином голову мутировавшего медведя или, на худой конец, волка.
Хальфсен не уставал повторять себе, что многие смельчаки возвращались от разлома живыми и относительно невредимыми.
Дни сливались в бесконечную череду завывающего ветра и невыносимого холода. Они едва переставляли ноги, продираясь сквозь плотный снег. Не все осилили путь — трое не встали утром, и еще двоих оставили в снегах во время дневного перехода. На самом деле, в начале лета было не так уж плохо и гвардейцы короля во главе с глашатаем ни капли не мерзли, просто никто не озаботился выдать оборванцам нормальную одежду. Таким жестоким образом слабые отделялись от сильных.
Зрелище почерневших от времени деревянных стен Фьорта, пограничного северного города, вселяло надежду. Дрожащий Хальфсен был готов продать душу за возможность согреться.
Им дали два дня в теплых казармах, воистину райское время. Глашатай короля постоянно пропадал в кабинете у лорда-мэра, пока добровольцы отогревались в бараках. В отличие от города Хальфсена, во Фьорте уважали воинов, ведь они защищали поселение от темных тварей. И казармы у них были теплые, и паек нормальный, и вино неразбавленное, и девушки улыбались не в пример чаще. Хальфсену настолько захотелось здесь остаться, что его не отпугивали нанизанные на колья высушенные головы мутантов.
Утром третьего дня добровольцам выдали новую одежду и обувь. Впервые за долгое время холод не мог добраться до костей бедного Хальфсена, отрезанный плотными шкурами и мехами. Вдобавок каждый из выжившей семерки получил по большому вещевому мешку. Заглянув в свой, Хальфсен с воодушевлением увидел сухари, солонину и снежные ягоды.
— Дальше вы сами. Дойдите до разлома, разведайте местность и возвращайтесь. — Глашатай поочередно приложил к каждому перстень со светящимся камнем. — И чтобы не вздумали дезертировать! Именем короля Олафа, на вас наложено заклинание летаргии! Не вернетесь через две седмицы, умрете.
Ропот быстро сошел на нет — массивные гвардейцы сводили на нет мысли о сопротивлении. И они действительно пошли к Разлому.
Все чаще попадались брошенные и уничтоженные поселения, иногда обветшавшие хибары, но куда чаще груды обгорелых обломков. Такие деревни часто бросали, осознанно оставляя за собой пепелище. Отчего-то зрелище печных труб, сиротливо торчащих среди почерневших головешек, приводило Хальфсена в уныние. Изредка среди руин встречались следы присутствия людей — вязанки хвороста или тайники с углем, спрятанные циновки и один раз мешок с заячьими шкурами. Звери вольготно чувствовали себя в пограничных землях, немногочисленные браконьеры не могли проредить их популяцию. Однако с каждой следующей лигой следов становилось все меньше, а ощущение опасности нарастало. Хальфсен четко ощущал, как за их спинами смыкалась ловушка.
