Он закусил грамусом и спросил: — “Ты что-то знаешь о работе?”
— Много, — уже начиная злиться, ответил я. Оглядевшись, увидел: обедали только мы, остальные превратились в зрителей.
— От всякой работы есть прибыль, — начал я вдохновенно, глядя на притихших слушателей. — “Все вещи — в труде. И ничего не начало быть, что начало быть без труда. Зал, офигивая, завис. Без труда не вынешь рыбку из пруда, — продолжал перечислять я то, что помнил. Есть умственный труд, есть физический, есть ратный…”
Дядька скривился, как будто съел кислющий лимон, и сказал:
— Хорошо, хорошо, хватит. Вижу, мать тоже тебя чему-то научила. Сколько заработал-то? — спросил небрежно он, поднося бокал с вином ко рту.
— 24 золотых короны, — скромно потупившись, ответил я. И это была чистейшая правда. Остальные богатства — это трофеи и отступные Хряка.
— Надо же, — удивился он. — И на чем заработал?
Посмотрев, как он жадно пьет вино, заливая сушняк, сказал:
— Коней наших продал, — и принялся вплотную за филе.
Дядька поперхнулся и выплюнул вино себе на штаны.
— Зачем? — вытаращился он на меня.
Я вытер рот салфеткой, подал ему другую, чтобы он мог вытереть себе штаны, потом ответил:- Они нам не нужны.
Овор задумался на риску и покладисто согласился.
— Положим и так. До Азанара можно добраться и с торговым караваном. Но как ты умудрился так дорого их продать?
Я смотрел на зрителей, зрители — на меня в немом оторопении. Такого представления в местном театре еще не было.
— Я знаю, — посмотрев мне в глаза, все также тихо проговорила девушка.
Все с интересом теперь смотрели на нее. И я тоже.
— Мы приехали утром, рано. Я заходила последней и видела, как он — теперь все смотрели на меня, — схватил мужчину за бороду. А потом, сказал, что отрежет ему голову. А еще потом он забрал деньги у того мужчины.
Ну что сказать, бенефис удался. Я был выбран на роль главного злодея. Народ так вжился в представление, что я, затравлено озираясь, опасался суда Линча. Дядька перешел к перепелке. А я, махнув на все рукой, налил себе вина. Залпом выдул пол бокала. Вино было легкое, ароматное и на мой неискушенный вкус очень хорошее.
Зрители слушали и наблюдали в прострации. Тишину, установившуюся в зале, нарушила матрона с задних рядов. Дама, очень похожая на Раневскую, поднялась, ткнула сложенным веером в сторону Овора и с драматизмом произнесла:
— У такого ДЯДИ. — Выделила она это слово, — племянник может РАБОТАТЬ только ДУШЕГУБОМ. И с гордо поднятой головой удалилась.
Посмотрев ей вслед, я подумал, что она, сама того не зная, попала в точку. Лучше всего дядька учил Ирридара именно убивать.
Скоро зал опустел, и мы остались одни.
— И когда ты все успеваешь? — с аппетитом уничтожая перепелку вместе с костями, весело проговорил Овор. — Коней продал, смерду голову чуть не отрезал, двух девок побил так, что они стелятся перед тобой. И все за одно утро.
— Не бил я их, — уже без аппетита смотря на еду, сказал неохотно я. — Служанку побила хозяйка за то, что ее саму побил хозяин.
— А говорят, что это ты, — издеваясь, продолжал Овор.
— Наговаривают. Я маленький еще, — оправдывался я.
— Девок бить — маленький, а голову отрезать, значит, большой, — констатировал очевидный факт дядька и заржал.
— Мужик оскорбил меня, — оправдался я, рассматривая стакан с каким-то зеленым напитком. — «Похоже на тархун», - подумал я.
— Ну, тогда ты в своем праве, — согласился со мной Овор. — А чего не убил? — вытирая рот салфеткой, равнодушно спросил он.
— Детей пожалел, — смотря в сторону, ответил я.
Овор сытно откинулся на спинку стула, посмотрел с усмешкой на меня.
— Пожалел, значит? — повторил он мои слова.
— Ага, пожалел.
— А отступные, почему не взял? — спросил он заинтересовано. Дядька, гад, наслаждался, смотря, как я выкручиваюсь.
— Почему не взял. Взял, — все также смотря в сторону, ответил я.
— Много взял? — не отцеплялся Овор.
— Немного, 50 золотых, — не видя смысла отпираться, сказал я.
Для старого ‘шпигуна’ сегодня был день открытий. Сумма, названная мной, в 10 раз превосходила ту, что обычно берут как отступные с простых людей.
В этом мире были интересные законы, в чем-то перекликающиеся с русской правдой Ярослава. Дворянин мог убить, а мог взять откуп деньгами. Нехейцы сами по себе не богатые, но гордые дворяне, часто таким образом выходили из положения безденежья. Короче, память Ирридара мне говорила: — брат откупы это норма.
— Однакоо! — покачал головой он. — Дар, а зачем тебе деньги?
Ну вот, сейчас все и решится. Я спокойно поглядел в дядькины глаза и сказал:
— Я поступлю в академию, а ты вернешься к отцу. Ведь так?
— Так, — согласился Овор, не понимая, что я хочу этим сказать.
— Переедешь в деревню, где тебе выделят дом? — продолжал спрашивать я.
— Перееду, — согласился Овор. — Стар я, чтобы служить Барону дальше.
— Вот! А я хочу, чтобы ты остался со мной. Для этого мне и нужны деньги. На твое содержание отец не даст и дила.
Он, молча, внимательно рассматривал меня. А я знал, что Овор мог отличить правду ото лжи.
— Ты сильно изменился, Дар, — наконец сказал он. — Дома ты был совсем другой.
— На это есть веская причина, ты не находишь? — спросил его я.
— Поясни, — попросил он недоуменно.
— Дома я ни в чем не нуждался. У меня была еда, одежда, крыша над головой, учителя. Обо мне заботились. …А теперь я сам по себе. И заботиться обо мне, скоро будет некому. Еще я люблю тебя и хочу позаботиться о тебе. Вот как-то так, — вздохнув, закончил я свою короткую речь. Овора основательно пробрало.
— Спасибо, Дар. Честно, не ожидал, — старик был сильно растроган. Я сам не хотел с тобой расставаться, — он встал, подошел ко мне и обнял меня за голову, прижав ее к себе. Я рад.
— Я буду рядом с тобой, пока не умру, — произнес дядька.
Я не кривил душой, когда говорил Овору, что его люблю, эти чувства передались мне от Ирридара. И я, всей своей лохматой душой прожженного, вечного майора, был привязан к старому бойцу невидимого фронта.
*Провинция Азанар. Постоялый двор Руха.*
Зак силился решить трудную задачу как содрать деньги с ушлого мальчишки и оставить их себе. Если рассказать Барону и предложить ему свой план, то Барон своими загребущими лапами заберет все себе. Заку достанется пара золотых и поощрительное похлопывание по плечу.
— Старайся, Зак, живее будешь, — так всегда благодарил за хорошо сделанную работу сволочь Шарду.
Зак ненавидел и боялся Барона одновременно. Префект был большой выдумщик по части пыток, Зак знал об этом не понаслышке. Он сам на себе испытал умение барона. Соглядатай даже передернулся от страшных воспоминаний о днях, проведенных в темнице Шарду. Но слабостью Зака была жадность, и она часто толкала того на безрассудность.
