С некоторым трудом я поднялся на ноги и проковылял по комнате. Он обогнал меня, встав в дверях. Каждое его движение напоминало мне виденного однажды слугу, который сдерживал пьяного экзультанта; он нижайше просил меня не делать того, что я задумал, но в то же время выражал решительную готовность остановить меня силой, если я буду настаивать на своем.
Даже для малейших проявлений силы я сейчас не годился и был начисто лишен того приподнятого настроения, в котором мы готовы сражаться с нашими лучшими друзьями, если под рукой не оказывается врагов. Я остановился. Он махнул рукой вдоль коридора и недвусмысленно чиркнул пальцем по горлу.
– Там опасно? – переспросил я. – Наверно, ты прав. На этом корабле иные поля сражений, где я был, покажутся городскими парками. Хорошо, я никуда не иду.
Мне было трудно разговаривать разбитыми губами, но он, казалось, понял меня и улыбнулся.
– Зак? – спросил я, указав на него.
Он снова улыбнулся и кивнул.
Я ткнул себя пальцем в грудь:
– Северьян.
– Северьян! – Он осклабился, показав маленькие острые зубы, и исполнил короткую пляску радости. Все еще пританцовывая, он взял меня за левую руку и подвел к моей постели из кучи мешковины.
Рука его была коричневой, но в тени, казалось, она слабо светилась.
– У тебя на голове приличная шишка, – сказала Гунни. Я ел похлебку, она сидела рядом и смотрела на меня.
– Знаю.
– Надо бы мне отвести тебя в лазарет, но там опасно. Сейчас лучше не ходить туда, где все тебя ждут.
– Особенно мне, – кивнул я. – Два человека пытались убить меня. Наверно, даже трое. Может быть, четверо.
Она взглянула на меня так, словно испугалась, что падение с большой высоты повредило мой рассудок.
– Я серьезно. Один из них – твоя подруга Идас. Она уже мертва.
– На, выпей воды. Ты сказал, Идас – женщина?
– Да. Девочка.
– А я ничего не знала… – промолвила Гунни. – Ты не шутишь?
– Это не так важно. Важно то, что она пыталась меня убить.
– И ты убил ее.
– Нет, она убила себя сама. Но остался еще по крайней мере один, а может, и больше. Ты мне о них не говорила, Гунни. О тех, кого упомянул Сидеро, – о рыскунах. Кто они такие?
Она коснулась пальцами уголков глаз – мужчины в таком случае чешут в затылке.
– Не знаю, как объяснить. Я и сама, наверно, не совсем их понимаю.
– Гунни, постарайся, – попросил я. – Это может оказаться важно.
Услышав в моем голосе тревогу, Зак отвлекся от возложенной им самим на себя обязанности присматривать за дверным проемом и бросил на меня долгий внимательный взгляд.
– Ты знаешь, как перемещается этот корабль? – спросила Гунни. – Он вплывает во время и выплывает из времени, иногда добирается до края вселенной, а иногда плывет и дальше.
Я кивнул, постукивая пальцами по чашке.
– Сколько нас в экипаже, я не знаю. Возможно, ты будешь смеяться, но я просто не представляю. Корабль такой большой, ты же знаешь. Капитан никогда не собирает нас всех вместе. Это заняло бы слишком много времени – только на то, чтобы все сошлись в одно место, потребовались бы целые дни, и к тому же никто не мог бы работать, пока добирался до места сбора и обратно.
– Я понимаю, – сказал я.
– Мы вербуемся, и нас размещают в какой-нибудь части корабля. Там мы и живем. Знакомимся с соседями, но есть многие другие, которых мы просто никогда не видим. Кубрик наверху, в котором моя каюта, он не единственный. Есть много других. Сотни, а может быть, тысячи.
– Я спросил про рыскунов.
– Я и пытаюсь тебе рассказать. На корабле порою кто-нибудь – да кто угодно – может потеряться навечно. Действительно навечно, потому что корабль входит в вечность и возвращается оттуда, а из-за этого происходят разные фокусы со временем. Одни на корабле старятся и умирают, а другие работают долгое время, не старея, зарабатывают кучу денег, и наконец корабль заходит в их родной порт, и выясняется, что там почти то же время, которое было, когда они вербовались, и они увольняются на берег богатеями. А некоторые сначала становятся дряхлыми, а затем молодеют. – Она задумалась, продолжать ли дальше, потом добавила: – Так случилось, например, со мной.
– Ты не старая, Гунни, – сказал я. И это была правда.
– Вот тут, – сказала она, взяв мою левую руку и положив себе на лоб, – вот тут я старая. Слишком много со мной случилось такого, что я хотела бы забыть. Не просто забыть, я хочу снова стать здесь молодой. Когда пьешь или принимаешь всякую дрянь, то забываешь. Но следы никуда не деваются, они остаются в твоих мыслях. Понимаешь?
– Прекрасно понимаю. – Я снял руку с ее лба и сжал ее ладонь.
– Ну, так вот, разное случается, и матросы знают об этом, и рассказывают другим, даже если сухопутные по большей части им не верят. Так на корабль порою попадают ненастоящие матросы, которые не хотят работать. Или бывает, что матрос подерется с офицером и его приговорят к наказанию. Тогда он уходит к рыскунам. Мы зовем их так, сравнивая с лодкой, когда та поворачивает не туда, куда тебе нужно, – она рыскает.
– Понятно, – снова вставил я.
– Некоторые из них, мне кажется, сидят на одном месте, как мы здесь. Другие бродят по кораблю, ищут, где бы чего украсть и с кем подраться. Иной раз наткнешься на одного, поболтаешь с ним. В другой раз подваливает сразу столько, что никому не хочется с ними связываться, и приходится просто притворяться, что они – такие же члены экипажа. Вот они и едят, пьют, и все радуются, когда они уходят.
– Так, значит, ты говоришь, что это простые матросы, которые взбунтовались против капитана? – Я упомянул капитана, потому что надеялся спросить о нем чуть позже.
– Нет. – Она покачала головой. – Не всегда. Экипаж набран с разных миров, даже из разных Млечных Путей, а может быть, и из разных вселенных. Этого я точно не знаю. То, что мы с тобой называем простым матросом, для кого-то другого может оказаться совсем не так просто. Ты ведь с Урса, верно?
– Верно.
– Я тоже, как большинство матросов здесь. Нас размещают вместе, потому что мы говорим одинаково и одинаково думаем. А если пойти в другой кубрик, все окажется иначе.
– Я считал, что уже напутешествовался тут, – сказал я, мысленно потешаясь над собой. – Теперь-то я вижу, что ходил совсем не так далеко, как мне казалось.
– Несколько дней нужно идти, чтобы выбраться из той части корабля, где большинство матросов более или менее похожи на нас с тобой. А рыскуны постоянно бродят с места на место. Иногда они дерутся друг с другом, иногда же объединяются, и в одной шайке встречаются три-четыре разных народа. А порой они живут друг с другом, и у женщин бывают дети, такие, как, например, Идас. Но я слышала, что обычно их дети не могут иметь потомства.
