А до этого мне пришлось рассказать свою историю. Подробно. Причем практически на двух языках. И одновременно. Ввиду того что Пашка, хотя и мог изъясняться по-английски, но все же не так хорошо, как мне показалось. А мисс Кент, разумеется, ни бельмеса не смыслила по-русски.
Как я с этим справился — не представляю.
Но полдня у меня на это ушло.
Если кто-то думает, что на том все и закончилось, — то он ошибается. Поскольку до этих двоих дошло наконец, каким образом они могли тут очутиться. И с меня потребовали объяснений по второму кругу.
Я озверел и совсем было собрался послать и их тоже. В том же направлении, что и кабатчиков. Но тут прибежал посыльный от городской стражи и сказал, что они нашли что-то настолько необычное, что понять его назначения просто не могут.
У меня душа ушла в пятки.
С самыми мрачными ожиданиями я велел Морозову и Элизабет оставаться в «Храбрых плотовщиках» и, на ходу заглотнув порцию стимуляторов, быстро двинул за посыльным. Лихорадочно соображая — что я буду делать, если это все-таки атомная бомба?
Но это была не бомба…
Это был лифт.
То есть — кабина лифта. Найденная в одном из глухих переулков, где она, похоже, пролежала все это время, никем не обнаруженная. Большая, прилично отделанная кабина. С зеркалом и двумя шеренгами кнопок аж на двадцать этажей. С английскими надписями — но толку-то от этого?
Двери кабины были гостеприимно распахнуты, а с крыши свисал аккуратно обрезанный кусок троса. Никаких следов пассажиров этого транспортного средства в окрестностях не наблюдалось.
— Это, наверное, мой лифт… — сказала мисс Кент, когда я возвратился в гостиницу с несостоявшегося разминирования.
— В смысле? — не понял я.
— Я ехала в лифте, когда… Когда…
— По-онятно…
В общем, тут наконец дошло до рассказывания историй жертв моего запоя…
История мисс Кент была довольно незатейлива, но несколько усложнена экскурсами в обстоятельства ее служебной карьеры, мне абсолютно ненужными. Поэтому я эти моменты опускаю.
В целом же получалось вот что.
Где-то примерно в середине рабочего дня мисс Кент, офис-менеджер средней руки, отправилась с бумагами к начальнику отдела. Поскольку отдел располагался на другом этаже, она, естественно, воспользовалась лифтом. На ее счастье или наоборот, лифт пришел пустым. Мисс Кент зашла, нажала кнопку, лифт поехал… После чего внезапно последовал толчок, погас свет — и Элизабет очнулась на улице Терета.
То есть это сейчас понятно где. А в тот момент она ничего не могла сообразить, оказавшись посреди бревенчатых срубов и заборов чуть не по колено в грязи, заметаемая снегом. Сказать по этому поводу, что женщина была в шоке, — ничего не сказать. Она плохо понимала, куда шла и что делала после этого. Она помнила, что очень замерзла и испугалась. Что звала на помощь. Ей повстречались какие-то люди, которые отвели ее куда-то… Там было тепло, но темно, дымно и совершенно первобытно пахло, отчего у цивилизованной американской афры совсем все перевернулось в голове, и в себя более-менее она пришла, только уже будучи имуществом того работорговца, у которого я ее купил.
Страсти-мордасти в общем. Американская секретарша на нормановском Горе, сразу попадающая на распродажу рабынь… Через каковую ее и ждет по сюжету счасТЕ. В виде красавца-тарнсмена. Бли-ин!..
Представили, каково мне было все это выслушивать?
— Водка — зло, водка — яд… — сказал я, наливая себе — и всем остальным — виски. Как ни странно, алкоголь поставил хозяин постоялого двора. Которому я, оказывается, еще будучи в невменяемом состоянии, презентовал ни много ни мало целую комнату выпивки. Отчего, подозреваю, мужик и не выкинул меня на улицу, когда я куролесил. Чувствовал свою выгоду…
— Что? — не поняла, разумеется, цитаты мисс Кент. Пашка, кажется, этого фильма тоже не смотрел, но ему переводить не требовалось.
— Пить — вредно! — объяснил я американке. — Проугэбишен!
За что и выпили опять же, что называется, немедленно.
Что-то я, кажется, так и просохнуть не успел, а снова заряжаю… Нет, правильно говорят, что неумеренная опохмелка ведет к возобновлению пьянки! Но что делать?! Тут буквально тот случай, когда без пол-литры нет возможности разобраться.
— И вы, значит, говорите… — уточнил я, хотя и понял уже, что можно не уточнять, — …что не видели там, у лифта, когда вы появились, никого, похожего на меня…
Мисс Кент усиленно замотала головой:
— Нет!
Потом, немного подумав, добавила:
— Я не помню… Я помню, как провела ночь в сарае у того… торговца. Там были разные женщины… Много. Я тогда не поняла, что это означает… Но их ведь тоже должны были выставить на продажу?
— Угу…
Скорей всего. Хотя я, понятное дело, не знаток в этом вопросе. Куда более странно, что почтенный купец решил отчего-то продать экзотическую рабыню немедленно здесь же — в Терете. Почему? Странно вообще-то по всем раскладам, если подумать… Стоит, пожалуй, навестить этого негоцианта…
— Но это же чудовищно! — возмущенно воскликнула гражданка самой демократичной страны. — И вы такое терпите?!
Я терплю? Что?
Я так и спросил.
— Рабство! Как может в наше время цивилизованный джентльмен относиться к рабству?! Или вы, русские, этого не понимаете?!
О, господи…
— Ну так отмените его. Указом. Всеобщим. А я посмотрю, как у вас это получится.
Ответом мне были большие глаза, полные непонимания.
Мать моя Родина!..
— Я что — Авраам Линкольн? Или император Александр II Освободитель? Или, на худой конец, Никита Сергеевич Хрущев? Как я это сделаю? Здесь — не Земля. Здесь совершенно другая планета, пребывающая в средневековье. Понятия ЛИЧНОСТИ тут вообще не существует! Как и никакого Habeas corpus. Рабство здесь можно отменить, только поголовно уничтожив все население! Мне что — так и поступить?
Не спорь с женщиной.
Никогда не спорь с женщиной!
И уж тем более не спорь, если эта женщина — твоя рабыня…
Мы, наверное, не меньше получаса препирались. Причем без всякого результата. Спор слепого с глухим. У бедной Элли не хватало ума сообразить, что в этом мире приравнивание человека к вещи пока неотменимо в принципе. Хотя в общих чертах в тутошних краях наступил уже феодализм, и рабовладение как общественный строй будет со временем уходить в прошлое. А у меня не хватало специальной подготовки, чтобы на пальцах объяснить разницу между современной и средневековой психологией. Да еще отягченной магическими суевериями по самое не могу…
Одним словом — пообщались.
