— Ты действительно — мой друг!
Я протянул руку, и мы обменялись крепким рукопожатием.
— Ваша рука в порядке?
— Как видишь. Но отдых мне не помешает…
Эльсинер ушел, и я погрузился в сон как в яму, без сновидений…
БЕЙ, БАРАБАН!Проснувшись рано утром, я обнаружил под боком посапывающую Грету. Тевтонка уснула в одежде, обняв меня одной рукой. Но спала она очень чутко. Стоило мне пошевелиться — открыла глаза и быстро села на постели.
Красноватые отблески зари раскрашивали полотно палатки.
Светло–соломенные волосы выбились из‑под чепца Греты. Она сейчас мне напомнила Сью. Что‑то было общее в их лицах… Или в выражении лица…
— Доброго утра, государь.
— Я просил называть меня по имени.
— Извините…
— Не извиняйся — подними моих пажей — пусть принесут одежду.
— Я уже с ночи все приготовила… Грегори…
Только сейчас я заметил разложенную на сундучке одежду и белье.
— Благодарю, милая…
Я погладил девушку по щеке. Она поймала мою руку и поцеловала.
Бомбарды, что мы выкатили наверх напротив замка Биррок, приготовлены к стрельбе. Впрочем, это только демонстрация силы. Калибр бомбард мал, и стены замка им не взять.
Позади квадраты пехоты. Люди барона заперлись в замке и сдаваться не хотели. Я приказал вывести вперед перед бомбардами барона Корки.
Он шел в растрепанной одежде, без берета, со связанными за спиной руками. Ветер спутал его седеющие волосы, бросил на лицо… Я пытался с ним говорить утром, но он молчал. Поражение оглушило барона, лишило воли …
— Пора!
Капитан Гризелл в сопровождении трубача поехал шагом поближе к башне ворот.
Трубач протрубил. Как только смолкли серебристые звуки, капитан прокричал:
— Его величество король Севера и правитель Лонгшира предлагает гарнизону сдаться и сложить оружие. Всем будет сохранена жизнь! Если вы не сдадитесь, барону Корки, вашему господину, отрубят голову, здесь и сейчас!
Гризелл повторил мое требование еще раз, громко и четко.
Замок замер. Ни звука в ответ. Между зубцов видны головы защитников. Они смотрят и молчат.
Я махнул перчаткой.
Забили барабаны.
Два тевтонца поставили барона на колени, разорвав на груди камзол, стянули вместе с рубашкой вниз, обнажив шею и плечи. Вперед выступил профос–палача из полка Фрусберга. Рослый, крепкий парень с двуручным мечом. Вычурная гарда меча была едва ли не шире плеч самого палача.
Встав в одном шаге от барона, палач положил лезвие меча плашмя на плечо пленника, примериваясь. Потом, легко приподняв меч, положил его себе на правое плечо. Он держал рукоять двумя руками и, повернув голову, смотрел на меня. Ждал сигнала. Барон тоже повернул голову и смотрел в мою сторону. Но на лице было полное равнодушие. Пустота…
Били мерно барабаны. Палач и барон смотрели на меня, а я смотрел на них. Время словно муха, завязшая в меду, еле–еле барахталось… Подъемный мост медленно пополз вниз. Ворота распахнулись. Из-под сводов башни выходили вассалы барона и складывали оружие к своим ногам… Я не собирался рубить голову барону, и спектакль был разыгран только для его людей.
Пленников было так много, что я приказал разоружить простых воинов и отправить по домам. Но перед этим их заставили похоронить погибших во вчерашней битве.
В ямы на холме легли две тысячи горцев, тевтонцев и лонгширцев. Я бы с удовольствием приказал отрубить барону Корки голову, но казнить пленного и не моего вассала — это значит раздувать пламя междоусобицы здесь на юге.
Почти три сотни пленных рыцарей и баронов заполнили помещения башни донжона. Прочие погибли или успели скрыться вчера вечером после разгрома отрядов южной марки.
Назначив Гризелла коннетаблем замка, я повернул полки и реджименты к городу.
Саггертон довольно большой город рядом с устьем Дойла.
День сегодня солнечный, и весь город с холма казался нарисованным на холсте яркими сочными мазками. Стены светлого камня, светлые стены домов, крытых яркой черепицей, и за ними вдали море. Голубые воды пролива, за которыми в дымке берега Конфландии. Город красив издалека, а вблизи он смердел, как и все остальные… От рва под городской стеной воняло удушающее. Дождя не было уже больше двух недель. Здесь мы разыграли ту же комедию — вывели барона Корки перед рядами пехоты, поставили на колени. Пришел палач, примерился к шее барона.
Гарнизон сдался и открыл ворота. Ворота и стены рядом заняли горцы.
Но я не спешил входить туда, а потребовал явиться ко мне нобилям — влиятельным городским лицам. Два десятка в разной степени испуганных мужчин разных возрастов явились быстро. Я обвел взглядом их лица.
— Сьеры, гарнизон сдался и мне не придется прибегать к осаде. Но город выплатит мне не позднее недели 100000 талеров серебром. В противном случае мои воины войдут и, все перетряхнув, возьмут все до последней серебряной ложки.
Нобили глухо зароптали.
— Если сьерры недовольны, я могу поднять стоимость вашего спокойствия до 200000 талеров.
Воцарилась тишина.
— Начальник порта здесь?
Вперед вытолкнули потеющего толстяка лет пятидесяти. Он поклонился мне.
— Ваше величество, Джеймс Грисон, начальник порта…
— Сколько кораблей в гавани?
— Шесть, ваше величество…
— Без моего разрешения ни один корабль не покинет порт. Отвечаете головой!
Я обернулся к свите.
— Капитан Макнилл, вы со своей ротой отправляйтесь немедленно и возьмите порт под охрану!
— Сделаю, государь!
— Я не вижу здесь епископа Эскобара!
— Епископ болен, ваше величество, и вот уже неделю не покидает постели в аббатстве…
— Капитан Макинтайр, аббатство под охрану!
Так я отправил в город шесть рот пехоты по всем важным местам. Кроме порта и аббатства Святого Ирвина, где засел болезненный епископ, я приказал оцепить и взять под охрану: ратушу, городской арсенал, тюрьму, центральнуюрыночную/ площадь у собора, квартал оружейников. Каждую роту сопровождал кто‑то из нобилей. Моя армия расположилась на берегу Дойла в двух милях от города. Я приказал поставить повозки квадратом, а вокруг насыпать вал и вырыть ров.
— Вы не дадите парням погулять в городе?
Фрусберг был удивлен.
— Князь, этот город принадлежит герцогине Лонгфорда, а значит и мне как ее сеньору и будущему мужу. Уничтожать или портить приданое невесты перед свадьбой — глупо!
Князь расхохотался.
