— Ты думаешь, я ребенок, — голос Бет наполнился обидой. — Но ты не можешь все время держать меня в неведении.
— Не выдавай, — потребовала она. — Можешь меня ненавидеть, только не выдавай.
— Ладно. — Бет отвернулась от нее, копаясь под матрасом в поисках дневника. — Но я тебе этого никогда не прощу. Никогда.
Она яростно принялась царапать в тетради, прячась в своем собственном маленьком мире.
«Бет, я люблю тебя, — хотела сказать Агнес, но не стала. — Прости меня, Бет».
Она оглянулась на часы и у нее ёкнуло сердце. Почти полночь. У нее было мало времени.
Агнес тихонько толкнула трейлерную дверь и выскользнула на вечерний воздух.
Ночь пахла лавандой, пылью и опасностью.
Агнес всегда встречалась с Чужачкой на кладбище семьи Кинг, у подножия холмистого луга, который расстилался зеленым ковром от их крыльца до самой опушки леса. Кладбище означало границу, которую она никак не могла пересечь. Конец ее мира; там, где вступал во владения дикий мир Извне.
Держа фонарик и голубой холодильник для пикника, она поспешила к небольшой кучке надгробий, торчавших из земли, будто гнилые зубы. Трава была бархатной, а луна напоминала белый ломтик хлеба.
Чужачки не было.
У Агнес подкатил комок к горлу, и она опустилась среди могил в ожидании встречи.
Семья Кинг потеряла пятерых детей. Надгробия гласили: ИЕРЕМИЯ, МЕРТВОРОЖДЕННЫЙ. АННАБЕЛЬ, МЕРТВОРОЖДЕННАЯ. НОЙ, МЕРТВОРОЖДЕННЫЙ. А еще ИОНА и РУФЬ.
Руфь была прекрасной малышкой, и Агнес никогда бы не забыла ее похорон. Маленький деревянный гробик и то, как крохотные детские пальчики были сжаты в кулачки, словно лепестки бутона. Пророк сказал, что исполнилась воля Господня, когда лихорадка забрала жизнь ребенка, и Агнес ему поверила. Но у нее болело сердце за ребенка и его мать, которую винил весь Ред Крик. То был знак: раз у женщины умерло так много детей, значит, она заслужила гнев Господень, и с этим осуждением ей приходилось жить.
Тогда, на кладбище, Агнес, как молния, поразила чёткая уверенность: она должна поддерживать жизнь Иезекииля… делать ему уколы, проверять кровь, молиться, чтобы он не упал в обморок, когда ее не будет рядом, чтобы привести его в чувство… у нее голова шла кругом от мучительной, нечестивой необходимости заботиться о таком больном ребенке.
Она должна уйти отсюда. Прийти домой, покаяться, и молить у Господа прощения. Если Иезекииль заболеет, или даже умрет — она не имеет права вмешиваться.
Но девушка словно приросла к земле. Она любила своего маленького брата всей душой, и скорее бы потеряла свой шанс попасть на небеса, чем снова увидела бы его таким же больным, как прежде.
— Агнес?
Она обернулась и увидела, что к ней приближается Чужачка. Женщина средних лет, одетая в хлопчатобумажный костюм медсестры. Ее волосы были уложены красивой косой вокруг головы, а губы были ярко накрашены. Кожа женщины была темнее, чем все, что она когда-либо видела раньше… коричневая, почти черная. Пророк назвал бы ее дочерью Каина, представительницей давным-давно проклятой расы. Но Агнес изо всех сил старалась смотреть на нее, как на помощницу, державшую в руке, усеянной кольцами, переносной холодильник, полный спасительных лекарств.
Ее звали Матильда, и два года назад она спасла Иезекиилю жизнь. И погрузила Агнес в этот бесконечный кошмар наяву.
— Прости за опоздание, — Матильда остановилась, переводя дыхание. — В больнице настоящий хаос. У вас там все в порядке?
— Никаких проблем, мэм.
Женщина моргнула.
— И никаких болезней? Ничего странного?
Агнес не знала, о чем она говорила, и ей это было не интересно. Ей хотелось, чтобы Матильда поскорее закончила, и она смогла вернуться обратно в свой мир и забыть обо всём этом.
Или попытаться забыть.
— Ах, милая, ты такая бледная. — Матильда коснулась ее плеча. — Дома все в порядке? Ты же знаешь, что можешь мне всё рассказать.
Агнес отвернулась, смаргивая слезы. Было бы намного легче, если бы она могла ненавидеть Чужаков. Но Матильда была нежной, по-матерински заботливой, а Агнес тосковала по матери с тех пор, как ее собственная мама слегла. Может быть, Матильда это знала. А может, она просто играла роль. Разве Пророк не говорил, что Чужаки попытаются обмануть их? Что они будут скрывать свое зло, пока не станет слишком поздно?
— Тебе никогда не хотелось оставить это место? Ходить в школу?
Агнес ощетинилась.
— Я хожу в школу. По воскресеньям.
Матильда нахмурилась.
— Я говорю о настоящей школе, с остальными детьми. Об общем образовании.
— Я бы ее ненавидела пуще всего остального. — Агнес спохватилась, понизив голос. — Чужие учения стоят против нашей веры.
Матильда печально улыбнулась.
— Ты хорошая девочка, стараешься следовать вере и заботиться о своем брате. Но, Агнес, послушание и вера — не одно и тоже.
— Мы вам не нравимся. — упрямо заявила Агнес. — Но мы следуем Слову Божьему.
Медсестра покачала головой.
— Просто подумай над моими словами, хорошо?
«Чужаки коварны, — всегда говорил Пророк. — Доверяя им, вы сильно рискуете».
Агнес оглянулась на свой трейлер, видневшийся на вершине холма. Каждую минуту, проведенную на кладбище, она рисковала всем. Если кто-то поймает ее, она может никогда больше не увидеть своих братьев и сестер, а дети — это все, что у нее было.
Агнес поклялась, что будет думать о Чужачке как можно меньше, как только рассветёт и её брат получит лекарство.
— Инсулина хватит на тридцать дней, — деловито произнесла женщина и вручила Агнес голубой переносной холодильник.
Он оказался тяжелым — будто груз грехов оттягивал руку Агнес. В обмен девушка протянула Матильде пустой контейнер и сложенный вчетверо листок из блокнота: журнал диабетика Иезекииля.
В нем она отмечала его уровень сахара в крови, съеденные углеводы и уровень активности. Внутри у девушки все сжалось, пока Матильда читала записи. Агнес должна была удерживать уровень глюкозы в крови Иезекииля между 80 и 130 мг/дл [1], и она прилагала для этого все усилия. Но несмотря на постоянную бдительность, график в журнале показывал пики и падения уровня глюкозы, напоминавшие карту гористой местности Ред Крик.
Взгляд Матильды смягчился.
— Колебания в пределах нормы. Ты хорошо справляешься. Дай угадаю. Наверное, тебе эти цифры уже снятся?
Агнес выдавила слабую улыбку, вспоминая книгу о подсчете углеводов, которую Матильда дала ей два года назад. Она практически выучила ее наизусть.
Матильда посмотрела ей в глаза.
— Агнес. Если бы вы жили в мире Извне, у нас была бы вся сила технологий для сохранения жизни твоему брату.
«Да, — с грустью подумала она. — Но как насчет его души?»
Матильда покорно вздохнула.
— Кстати, где ты хранишь инсулин?
Агнес закусила губу, зная, как дико это прозвучит.
— Я закапываю его у нас в саду. Поглубже, где земля прохладная.
Матильда потрясенно взглянула на девочку.
— Да… Конечно, ты же не можешь держать его в холодильнике. Ты права, мне не нравится то, что я слышала об этом месте. Но ты мне нравишься.
Агнес на секунду почувствовала себя польщённой, но быстро взяла себя в руки. Не проявлять слабость. Она быстро засунула контейнер в рюкзак.
Когда она подняла голову, Матильда снова хмурилась, и у Агнес все похолодело внутри.
— Послушай, — сказал Матильда. — Я не смогу прийти в следующем месяце. У меня будет больше рабочих дней.
Агнес замерла, вспоминая первый приступ Иезекииля. Как близок он был к смерти.
— Милая, я пришлю кое-кого другого. Моего сына, Дэнни.
Сына?
Она с ума сошла?
Агнес уже собралась возразить, сказать Матильде, что она не может ни при каких условиях убегать ночью из дома, чтобы встретиться с парнем. Господь точно уничтожит ее за это — если Его не опередит ее отец.
