— После этого, — продолжал кастрат голосом восьмилетнего мальчишки, раскрывающего страшную детскую тайну, — после этого они меняются.
— Меняются? — переспросил распростертый на полу Гхэ. Это наконец-то было нечто, чего он не знал.
— Их кровь уродует их, они теряют человеческий облик. Они полностью становятся созданиями Реки.
— Я не понимаю, — прошептал Гхэ.
— Поймешь. Ты их увидишь, — ответил жрец; голос его теперь стал тверже, в нем зазвучали властные нотки. — Когда они меняются — знаки этого обнаруживаются еще в детстве, обычно в возрасте лет тринадцати, — когда они начинают меняться, мы забираем их, чтобы они жили внизу, в древнем дворце наших предков.
На мгновение Гхэ показалось, что это просто какое-то глупое иносказание, что на самом деле речь идет об убийстве, но потом он вспомнил планы дворца, темные проходы под ним, залы у подножия Лестницы Тьмы за троном. Гхэ внезапно охватил озноб. Что за создания обитали там, у него под ногами? Что за ужас скрывается во мраке, если даже простое упоминание о нем так смущает жреца?
— Почему? — задал Гхэ осторожный вопрос. — Если они королевской крови…
— Не только их форма меняется, — объяснил жрец. Он посмотрел на Гхэ своими светлыми, словно кусочки ляпис-лазури, глазами, блеснувшими в прошедшем сквозь толщу воды свете. — Меняется их разум, становится нечеловеческим. И сила их делается огромной, не поддающейся контролю. В прошлые времена некоторые из Благословенных оставались среди людей, мы не обнаруживали их вовремя. Один из них был даже коронован до того, как мы поняли, что он тоже Благословенный. Тогда-то большая часть Нола была уничтожена пламенем и потопом.
Жрец поднялся, подошел к жаровне, в которой тлели подернутые пеплом угли, и дрожащей рукой бросил в нее несколько зерен ладана; острый запах быстро заполнил покой.
— Там, внизу, — прошептал он, — они в безопасности. И не угрожают нам.
— А если они узнают о том, что их ждет? Если попытаются избежать?..
— Мы хорошо знаем, что случается, когда Благословенных не удается обуздать, — пробормотал жрец. — Если они не могут содержаться в подземельях, их нужно отдать обратно Реке.
— Ты хочешь сказать?.. — начал Гхэ.
Жрец перебил его свистящим от напряжения голосом:
— Каста джиков была создана не для того, чтобы уничтожать врагов государства, хотя ты хорошо справляешься с этим. Неужели ты никогда не задумывался, почему джики подчинены жрецам, а не непосредственно императору?
Гхэ лишь на мгновение задумался, прежде чем ответить:
— Я понял. Нас создали, чтобы помешать Благословенным вырваться на волю.
— Именно. — В голосе жреца прозвучало облегчение. — Именно. И совсем не так уж мало Благословенных пало от руки джиков.
— Моя жизнь отдана служению Реке, — ответил Гхэ. В это всем сердцем верили они оба — тогдашний Гхэ и тот, который был погружен теперь в воду.
Но теперь, конечно, он знал, что услышанное им было ложью. Великой ложью жрецов. Целью их существования было не служить богу, а держать его связанным. Те, кого Река благословляла, получали свою силу с определенной целью — они могли ходить по суше, не были ограничены необходимостью вечно течь в берегах, и таким образом бог-Река мог стать свободным. Жрецы же делали детей Реки узниками, хоть и притворялись, будто служат им. Если человек поклоняется богу, разве не поможет он ему осуществить мечты? Разве есть дело Реке до того, что несколько зданий окажется разрушено, а несколько человек погибнет? Река все равно принимает в себя души всех умерших, поглощает их. Все люди принадлежат Реке.
Гхэ ясно видел теперь: жрецы не служители бога, они его враги. На протяжении столетий они боролись за то, чтобы королевская кровь была в их власти, всегда оставалась разбавленной. Вот почему они послали его убить Хизи, дочь императора, эту красивую умненькую девочку. И он сделал бы это, не окажись невозможным убить ее странного защитника-варвара. Гхэ ведь поразил его в сердце отравленным клинком, и все равно он поднялся из мертвых и отрубил Гхэ голову…
Гхэ прогнал эту мысль. Пока еще рано.
Как бы там ни было, удачно, что ему не удалось убить Хизи. От нее очень многое зависит, теперь он это понимал. У Реки много врагов, злоумышляющих против бога, и теперь они ополчатся на Гхэ, единственного верного и преданного его слугу.
И Гхэ видел перед собой цель с великолепной, сияющей ясностью. Его долг — спасти Хизи от ее врагов, ведь она — дочь Реки и даже больше. Она — надежда бога, его оружие.
Его плоть.
Совсем скоро, знал Гхэ, он откроет глаза, вернется к свету, вооружится и двинется туда, где не течет Река. Причиненное зло будет исправлено, он послужит богу, и может быть… может быть, он снова поцелует принцессу.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КОСТЯНЫЕ ЗАМКИ
Хизи Йид Шадун, когда-то бывшая принцессой империи Нол, взвизгнула, ощутив, как ее маленькое тело лишилось веса; взрыв силы, дуновение ветра — и ее лошадь Чернушка оторвалась от земли всеми четырьмя копытами. На долю секунды они неподвижно повисли над неровной поверхностью из осколков камней и снега, но Хизи знала — где-то глубоко внутри, — что, когда они снова приземлятся, ее кобыла так и будет продолжать падать, покатится кувырком по почти отвесному склону. Хизи вцепилась в гриву Чернушки и припала к ее шее, стараясь стиснуть как можно крепче ногами ее бочкообразный живот, однако когда копыта лошади коснулись камней — сначала передние, потом с похожим на раскат грома ударом задние, — ее швырнуло обратно на седло с такой силой, что одна нога выскочила из стремени. Все вокруг слилось в бешено дергающуюся мешанину белого, серого и синего; не обращая внимания на болтающееся стремя, Хизи только старалась удержаться в седле. Затем неожиданно земля стала ровной снова, и Чернушка просто бежала по ней, подставляя голову ветру и барабаня копытами по полузамерзшей земле, словно четвероногий бог грома. Рысь кобылы была такой ровной, что страх Хизи начал куда-то исчезать, она поймала стремя, приспособилась к ритму скачки; дыхание, которое она так долго сдерживала, шумно вырвалось из груди, вскоре перейдя в радостный смех. Никогда раньше не давала она такой воли своей лошадке менгских кровей; теперь же рыже-коричневая полосатая кобыла стала догонять тех четверых всадников, что скакали впереди. Когда один из них — наверное, услышав смех Хизи — обернулся, девочка была достаточно близко, чтобы прочесть изумление в его странных серых глазах.
«Так ты решил, что я останусь далеко позади, а, Перкар?» — подумала Хизи скорее с гордостью, чем с гневом. Ее мнение о себе заметно улучшилось, когда удивление на лице юноши сменилось уважением. Хизи почувствовала, как ее губы раздвигает торжествующая улыбка, но тут же решила, что выглядит глупо, словно одна из тех никчемных придворных дам или наивный ребенок. И все равно это было здорово. Хотя ей было только тринадцать лет, Хизи уже давным-давно не испытывала детских чувств, ни радости, ни горя. Ведь ничего плохого не случится, если она будет улыбаться или смеяться, когда хочется?
