— Ваше Величество, — голос у женщины был высоким, чистым и мелодичным. Она едва заметно улыбнулась. Лицо ее было совершенно непроницаемо. О чем она думает, какие чувства плещутся в ее душе? Никто бы, наверное, не смог этого сказать.
— Что с этой женщиной? — Абель собиралась спросить это совершенно спокойно, однако голос почему-то изменил ей, и королева взяла на тон выше.
— Видите ли, Ваше Величество… — Юный рыцарь явно наслаждался ситуацией и обращенным на него пристальным вниманием — в глазах его поблескивал тот довольный огонек, который порой видели, когда Арчибальд сражал очередного противника на тренировочном дворе. — Эта женщина — ведьма, самая настоящая. Эти сведения абсолютно точны, Ваше Величество, в них нет никаких сомнений. Мы схватили ее, когда она проводила колдовской ритуал, там, на лесной поляне. Самый настоящий ритуал, Ваше Величество! Колдовство издревле запрещено законом, вы же знаете. Она может принести вред. Поэтому эту ведьму нужно предать смерти! — Выпалив этот монолог, рыцарь обвел находящихся здесь людей победным взглядом. Весь его вид будто кричал: смотрите, я поймал ее, а не вы, я послужил на благо Родине, а не вы! Его спутник, юноша не менее молодой, выглядел и не менее довольным.
Советники, сидящие за столом, кратко переглянулись. За много лет у них сложилось уже такое взаимопонимание, что не нужно было и смотреть друг на друга. Впрочем, они все были похожи. Во всяком случае, цели имели совершенно одинаковые.
— Ваше Величество, эту ведьму нужно казнить, — медленно, будто смакуя, катая эту новость у себя на языке, произнес граф де Роттердам.
«Я здесь королева, а не вы!»
Молодая королева перевела взгляд на женщину.
Та мгновенно вскинула голову. Взгляд скованной поразил Абель. Он проникал в самое сердце, в самую душу. Он не давил, но — изучал, просчитывал слабости, пороки. Он проникал насквозь в сердце, в душу, в плоть, видел все, все тайные мысли, все тайные уголки обнаженной души — души, с которой сорвали одежду внезапно для нее самой.
Губы ведьмы расползлись в медленной улыбке, едва обнажив зубы. Абель внезапно поняла, что в глазах этой женщины заключались тайны Мироздания. Единственное, чего она в нем не увидела, — это страха.
У Абель слова застряли в горле. Но тут заговорила она сама.
— Это решение будет ошибочным, юная королева.
Голос у нее был низкий, грудной… и одновременно он завораживал. Каждое слово истекало медом, притягивало, очаровывало. Королеве захотелось, чтобы она говорила. Говорила и говорила… без остановок, без пауз…
— Моя смерть ничему вас не научит.
Абель резко вскинула голову — ощущение у нее было такое, будто она очнулась от глубокого сна.
— А твоя жизнь? Твоя жизнь должна меня чему-то научить?
Слова сами сорвались с языка — она их не продумывала. Да даже если в пику своим советникам королева решила сохранить ей жизнь — как смеет эта женщина ей в чем-то перечить! Она королева!
Женщина пожала плечами — настолько, насколько позволяли связанные руки.
— Каждая жизнь может чему-то научить, Ваше Величество, ибо она неповторима. Но дело в том, что, если вы сохраните мне жизнь, я могу рассказать вам такие сказки, каких вы не слышали никогда в жизни. И вряд ли услышите от кого-то другого.
Сказка первая, или Цена поступка
Мягкий, сливово-золотистый свет заходящего солнца свободно лился, точно поток вод, на полы, красиво подсвечивая выделанные в мраморе прожилки — персиковые, коралловые, кремовые.
Порой последние закатные лучи почему-то кажутся слабыми, будто бы исполненными отчаяния, но эти, хотя и неустанно угасали с каждым получасом, не были таковыми. Напротив, они почему-то дарили необъяснимую радость, странное, казалось, ничем не обоснованное, какое-то перенасыщенное удовольствие — словно предвещали не смерть нынешнего, а, напротив, расцвет нового дня.
Задумчивое небо, застывшее в ожидании, медленно покрывалось поразительно тонким, однако насыщенным слоем масла — трепетного, розового. Слой этот решительно, без малейших колебаний разбивали капли, растекаясь затем большими, до чрезвычайности уместными пятнами — сиреневыми, пурпурными, даже алыми. Пылающий оранжевый шар почти уже скрылся за западным склоном, окрашивая верхушки выступающих оттуда гор в нежные персиковые и бежевые тона.
На горизонте уже показалась луна — полная, уверенная, она выглядела царицей — царицей, лишь ждущей своего часа, а когда он придет, изысканно опуститься на престол небес. Она выглядела весьма и весьма необычно — прямо под цвет склонившегося солнца, будто целиком окунутая в оранжево-золотистую краску — словно огненный глаз взирал на землю, бесстрастно подсчитывая все людские грехи и ошибки.
Но, как бы волшебен ни был бы пейзаж за окном, Абель он мало трогал, во всяком случае, сегодня. В обычное время юная королева весь вечер не отходила бы от окна, любуясь чудесной картиной даже и в пику государственным делам. Возможно, даже попыталась бы его зарисовать, хотя была и не слишком искушена в искусстве живописи. А на самом деле, если дела эти хоть немного помешали бы делам королевства, а еще лучше вызвали бы недовольство лордов-советников, то доставили бы девушке еще большую радость и наслаждение. Так случилось (и что, несомненно, наши читатели уже поняли), что Абель вовсе не была прирожденной королевой, а романтическим мечтаниям, и созерцанию прелестных видов она предавалась с гораздо большей охотою, чем просмотру разнообразных правительственных бумаг, требующих ее настойчивого внимания.
Однако сегодня удивительное зрелище за окном мало интересовало девушку — она ожидала другого.
Когда теплое солнце уже почти скрылось, она вновь остановилась перед окном — в тысячный уже, наверное, раз. Сегодня она решительно не могла усидеть на месте, а к вечеру от нетерпения даже начали покалывать кончики пальцев.
«Она сказала: в час, когда луна бросит свой первый взор на землю… Уже скоро. Скоро. А хотя… почему это я должна ждать? Я королева, в конце концов! Королева!»
Утвердившись вполне в этой мысли, юная леди кивнула, как бы подбадривая сама себя, и после короткого раздумья вызвала камеристку.
Вообще-то, она предпочла бы одеться самостоятельно — это было бы быстрее, и намного. Однако, как и все коронованные особы, Абель вынуждена была подчиняться тоскливым дворцовым условностям, вызывающим на лице ее лишь гримасу раздражения. Да и, на самом деле, привыкшая к постоянной помощи фрейлин, девушка была не вполне уверена, что сможет сама справиться со всеми этими нюансами — булавками, пряжками, поясочками, ленточками и складками.