Для сегодняшнего необычного визита Абель выбрала платье из тонкого бордового шелка с золотым шитьем — платье, быть может, и не слишком подходящее ей по возрасту, но зато весьма внушительное. Девушка настойчиво хотела произвести впечатление, правда, зачем, собственно, ей его производить, она, наверное, и сама не смогла бы с точностью сказать.
Облачившись с помощью весьма быстро появившейся камеристки, королева взглянула в зеркало, которое ей поднесли, и осталась довольна своим выбором.
Бордовый шелк спадал изысканными складками, выгодно подчеркивая хрупкую фигурку Абель. Золотые же нити, змейками вьющиеся по подолу и расширяющимся книзу рукавам, придавали ее облику еще большую торжественность. Светлые волосы, расчесанные до блеска и красиво уложенные, сияли, как расплавленное золото.
От сопровождения девушка досадливо отказалась — она терпеть этого не могла, но, к сожалению, ей редко удавалось от него увильнуть. Когда за ней шли фрейлины или еще кто-нибудь, не важно, кто именно, королева почему-то чувствовала себя гусыней, сопровождаемой выводком гусят — а это, надо сказать, отнюдь не самое приятное ощущение.
Выйдя из своих апартаментов, королева быстрым шагом направилась вперед, в многочисленные хитросплетения дворцовых коридоров. То и дело ей приходилось останавливаться, с кем-то обмениваться приветствиями, слегка кивать, чуть улыбаться, совершать вежливые реверансы. Она уже и не могла скрывать своего нетерпения — бурлящего, неистового, то и дело грозящего вырваться наружу. Однако каждый поворот коридоров, каждый лестничный пролет приближал Абель к столь заветной цели.
Но вот, наконец, последняя ступень — и девушка остановилась у двери, единственной во всем этом коридоре. И, несомненно, самой бедной во всем дворце — не обитая никакими дорогими тканями, как это было нынче принято, она была сделана из самого обыкновенного дуба.
Королева не успела еще даже поднять руку, хоть как-то оповестить о своем присутствии — дверь уже распахнулась с мягким скрипом, приглашая гостью войти — званую или незваную.
Абель помедлила — она ощущала себя воровкой, застигнутой врасплох. Тревога, странная, необъяснимая, вспыхнула в груди ее пока еще слабым, блуждающим огоньком, и этот огонек уже начал оплетать судорожно бьющееся сердце. Королева робко, как-то вопросительно обернулась, будто готовясь уже отступать — все эти чувства появлялись и исчезали на уровне инстинктов, каких-то диких, животных инстинктов, и вряд ли девушка вообще осознавала их до конца.
Но пути назад не было. Ее уже ждали.
Чуть дрожа и преодолевая эту дрожь, Абель шагнула в приглашающую, тонкую полоску льющегося из-за двери света, наверняка отбрасываемого догорающей свечою.
Комната была объята полумраком — пламя стоявшей на столе свечи давало мало света, все больше теней, — теней, растворившихся в лунном сумраке, затаившихся в самых дальних углах этого помещения, готовых броситься и растерзать по первому знаку, по первому зову. Лунный свет заливал пол, из-за чего в покоях виделись осколки молочно-белого, пенистого тумана.
Апартаменты эти и впрямь, наверное, были самыми бедными и темными во всем дворце — высокопоставленные советчики, словно в насмешку, заселили лесную гостью именно сюда, будто бы желая отыграться за спонтанное решение своей госпожи. Однако пленница, а теперь гостья, казалось, ничуть не была стеснена — напротив, покои эти за очень короткий срок превратились в ее уединенную обитель — точно маленький островок в бескрайнем открытом море.
Свеча давала хоть и малый свет, но весьма многое все же было видно — какие-то скляночки, большие и маленькие, на двух грубых деревянных полках, небольшая стопка каких-то книг на столе… Интересно, откуда все это? Неужели она покидала дворец? Но каким образом? Ее ведь не выпустили бы! А впрочем, наверное, удивляться не следовало — она ведь была колдуньей. Мало ли, какие силы ей подвластны?
Обдумать эту мысль как следует Абель уже не успела — она появилась… Появилась из ниоткуда, словно соткавшись из тени, из прозрачного лунного луча — она и стояла-то, впрочем, в лунном луче.
Омытая этой рекой серебра и света, кожа молодой женщины, немного смугловатая, казалась белой, точно кость, а глаза, большие глаза — темными, словно ночная мгла. Волосы же потоком смолы лились с плеч. Никакого удивления, никакого беспокойства не было написано на лице ее, не читалось в черных глазах — они, если и горели чем-то, то лишь огнем бесстрастности. Изогнув полные, чувственные губы в полуулыбке, ведьма присела в легком реверансе (юная королева с неким отрешенным изумлением отметила, что он весьма изящен для лесной жительницы) и проговорила голосом высоким и чистым, как горный ручей:
— Ваше Величество.
Абель едва сумела кивнуть в ответ — девушка внезапно с неприятным удивлением поняла, что эта женщина в хлопковом, почти бесформенном сером одеянии похожа на королеву больше, чем она сама в своих изысканных шелках — мятущаяся, изумленная непонятно чему, почти испуганная.
Ведьма же — невозмутимая до крайности, будто и не замечающая, что творится с девушкой (хотя королева была уверена, что эти глаза цвета темного грозового неба замечают, подмечают абсолютно все — и ничего, ничего не упускают), спокойно кивнула на кресло у стены, буквально впихнутое в небольшой закуток и накрытое какой-то светлой вязаной тканью.
— Прошу.
Абель вновь лишь кивнула — королеве смутно казалось, что если она сейчас заговорит, то что-то разрушит… что-то чарующее, волшебное и… странное — и довольно неловко опустилась в предложенное кресло; то возмущенно скрипнуло в ответ на ее движение.
Колдунья отошла к стылому камину, который уже давным-давно не разжигали и в котором был виден лишь ледяной, подернутый какой-то противной и вязкой серой дымкой пепел. Молодая женщина склонилась, поворошив старые, рассыпающиеся уже угли кочергой не менее старой, уже насквозь пропитанной трухой и ржавчиной.
Вскоре, то малое количество бревен, небрежной грудой сваленной около камина, все же дало нужный результат, и пламя высоко запылало, весело потрескивая и отбрасывая на стену длинные, скользкие и пылающие тени — они тоже начали свой вечный, бессмертный танец.
Королеве показалось, что на лице женщины, озаренном всепоглощающими и всепожирающими красными языками, скользнула улыбка — однако в этом теплом полумраке ничего нельзя было сказать наверняка.
Наконец, она отошла от камина и, подойдя, бережно подобрав подол своего серого платья, бесшумно опустилась в кресло напротив Абель. Свободно откинувшись на его спинку и чуть прикрыв глаза, ведьма поинтересовалась, все столь же невозмутимо, все так же размеренно.