Это внушало Камберу справедливые опасения. Прошло тринадцать лет с того дня, как он, при поддержке своих детей и товарищей, возвел на трон Гвиннеда Синхила Халдейна. Тот отнюдь не стремился к власти, и их всех ждали нелегкие времена, однако теперь они казались едва ли не отдыхом, по сравнению с тем, что надвигалось впереди. Членов будущего Регентского совета король назначал, мало считаясь с советами и пожеланиями своего канцлера — и теперь Камберу предстояло пожинать плоды. Регенты, все до единого, с нетерпением ожидали смерти государя, строил козни, стремился укрепить свое влияние на юных принцев, подорвать хрупкое равновесие между людьми и Дерини, хотя самые разумные представители обеих рас без устали твердили о том, как необходим мир и будущему наследнику, и всему народу Гвиннеда. Но их не слушали, а Синхил не замечал угрозы.
А теперь враги Дерини были как никогда близки к цели. Если Райс не ошибся, то Синхил уйдет в мир иной еще в этом году, причем это может случиться в любой миг, и отсрочить неизбежное нет никакой возможности. Регенты тут же захватят власть над юным Алроем, лишат власти всех верных трону Дерини, забыв о прошлых заслугах на службе королевству и его государю. За этим неизбежно последуют гонения, преследования и наконец кровавые погромы. Такое случалось и прежде, в иных местах, в иные времена.
Теперь, похоже, пришел и их черед.
Но пока что Камбер, спеша в Валорет на зов короля, не терял веры в будущее. Он не чувствовал груза своих семидесяти лет (на вид, ему можно было смело дать лет на десять меньше, а по живости характера он и вовсе тянул не больше, чем на пятьдесят). Пока Синхил еще жив, остается надежда достичь цели, которую Камбер и его дети поставили перед собой четырнадцать лет назад, впервые ступив на сей полный превратностей путь. В ту пору, чтобы возвести на престол бывшего монаха, они передали ему могущество Дерини, хотя впоследствии Синхил никогда не прибегал к этой силе. Однако ныне ему настал час передать эту магию, или то, что от нее осталось, своим сыновьям. Дай бог, чтобы принцы сумели распорядиться своей силой с большей мудростью и бесстрашием, чем их отец.
Камбер отнюдь не был уверен, что сумеет воплотить свой замысел, ибо времени оставалось все меньше, а он пока ни на шаг не приблизился к цели. Однако он должен был попытаться.
Самый могущественный пришел исцелять, и он получит королевскую благодарность.[2]
Райс Турин, один из самых уважаемых Целителей во всех Одиннадцати королевствах, в волнении расхаживал по спальне графа Эборского, пытаясь решить, что еще он может предпринять. На постели перед ним бился и метался в непрестанных мучениях его пациент. Каштановая бородка и волосы промокли от пота, хотя за окном вечерело, стоял январь месяц, и в комнате было холодно.
Это Синхил отправил Райса сюда, в Эбор, едва услыхал о болезни графа. Отдавая приказ Целителю немедленно отправляться, он был сам не свой, задыхался, с трудом подыскивая слова от волнения. Лишь когда Райс заверил его, что немедленно тронется в путь, он успокоился, ибо не мог довериться ни одному другому лекарю. Не дай Бог, граф умирает?!
Стоило лишь подумать об этом, как Целителю делалось не по себе; однако все же он задержался с отъездом, несмотря на волнение короля, а точнее, именно из-за этого. Хотя Синхил заметно приободрился, узнав, что скоро вернется из Грекоты Элистер Келлен, но Райсу не хотелось надолго оставлять своего царственного пациента. Пусть до столицы ему будет всего несколько часов пути — но и это слишком много, если он срочно понадобится во дворце.
На исцеление короля не было никакой надежды. Самое большее, на что мог надеяться Райс, это облегчить правителю последние дни и часы жизни. Полностью же изгнать болезнь было не под силу ни ему, ни кому-либо еще из Целителей. Ни он сам, ни король не питали иллюзий на этот счет.
И все же, когда пришло известие о недомогании графа, Синхил не испытывал сомнений. Назначенный два года назад смотрителем западных границ, Грегори Эборский, знаменитый Дерини-алхимик, был преданным слугой и другом короля. Так что у Райса просто не было иного выбора…
Однако сейчас, рядом с Грегори, Целитель вынужден был расписаться в полной своей беспомощности. Они с графом были давними знакомыми, ибо последний вот уже пять лет состоял с тайном обществе Дерини, именуемом Советом Камбера. На таком названии настоял архиепископ Джеффрай, также член общества, для которого имя Камбера было своего рода символом тех высоких целей, к которым стремились они все. В Совет входили также Райс, Ивейн, Джорем и Джебедия, равно как и сам Камбер, о чем, впрочем, не догадывались ни Джеффрай, ни Грегори.
Все восемь лет своего существования Совет Камбера во многом определял политику менее могущественных деринийских кланов и влиял на сохранение мира между Дерини и людьми. Неустанные изыскания леди Ивейн вместе с отцом, а ныне с епископом Элистером возвращали неоценимые, доселе неведомые знания предков. Грекота, где обосновался Камбер, стала источником магической информации. А Грегори, граф Эборский, был частью всего дела.
Но теперь он был во власти лихорадки, от которой то ли не мог, то ли не желал избавиться. Ни помощь королевского Целителя, ни магия Дерини не могли одолеть могущественные силы, порождавшие мучительные корчи. Даже старший сын и наследник Грегори, вдумчивый юноша, овладевший навыками в применении могущества Дерини, был не в силах прорвать крут страданий. Пол перед камином был усыпан осколками глиняной посуды и стекла, и слуги не осмеливались прибирать черепки — немое свидетельство возможного сумасшествия высшего лорда-Дерини.
Погрузившись в размышления, Райс остановился у цветного витража, счастливо избежавшего разрушения, и, положив обе руки на нагретое солнцем стекло, подивился, что граф пощадил окна. Сразу по прибытии он и Ивейн, его жена, работающая с ним тринадцать лет, попытались помочь страдальцу и предотвратить дальнейшее распространение болезни. Вдвоем они были достаточно физически сильны, чтобы он не смог преодолеть их защиты и, оставаясь в беспамятстве, угрожать их сознанию.
Однако, когда к больному прикасались, начинались такие конвульсии, что входить в контакт на требуемое время было небезопасно. В бреду могла вернуться мания разрушения, к тому же припадки не приносили облегчения.
Раны графа было довольно просто обнаружить. Судя по излому руки, она была вывихнута в плече, вероятно, раздроблена, хотя точно этого нельзя было определить до тщательного обследования.
