Сотник натянул повод, постоял раздумывая, всё же решившись, направил коня к ней. Попытался подобрать слова, но в голове всё путалось, казалось лишним и не в кон. Сердце бухало тяжело, будто перед боем. Успел подумать, что зря свернул с дороги, но Ворон замедлил шаг и, остановившись в пяти шагах, звякнул удилами.
Ясна[5] вздрогнула, медленно, будто во сне, обернулась. Глаза остановились в траве под копытами Ворона. Сотник спешился, тихо проговорил:
— Здравствуй, Светлая.
Ресницы Ясны дрогнули, но опущенные долу очи не поднялись.
— Исполать, Извекушко. И тебе, и красавцу твоему, длинноухому. Всё в разъездах?
— В них, разума, где ж ещё…
Ясна еле заметно кивнула.
— Благодарень, что пришёл утешить. Да у самого, небось, на сердце, не скоморошно.
Она замолчала, отвернувшись к Днепру. Извек тоже глянул на далёкий, поросший берёзками берег, заговорил:
— Ты бы… не убивалась так. Родом великим всем завещано жить. А ты себя горем со свету изводишь. Вон уж, тропку по стерне пробила. Можно ль так…
Движение тонкой руки прервало сбивчивую речь на полуслове.
— Обещала, что буду ждать на берегу. — тихо обронила Ясна. — Буду ждать. Езжай.
Сотник почувствовал, что в глазах защипало, будто бросили горсть песка. Молча кивнул, зачем—то долго поправлял стремя. Уже в седле, открыл было рот, но спохватился, что любое прощальное пожелание будет не к месту, молча потянул повод.
— Береги себя, Извекушко… — донеслось вслед.
Сотник оглянулся, увидел огромные выплаканные глаза. Волна скорби едва не вышибла из седла, но в следующее мгновенье взор Ясны вновь обратился к реке. Ворон послушно поплёлся к дороге, уши уныло разошлись в стороны. Извек больше не оглядывался. В груди давило, будто на сердце поставили ржавую наковальню.
Вот же беда, думал Сотник, один сгинул без следа, в двух шагах от своего счастья, другая — обреклась на вечную кручину: ни с кем не разговаривает, во мраке горя света белого не видит. Извек вспомнил, как Залешанин во хмелю бормотал что—то про вторую смерть. Выходило, будто Рагдай погиб ещё раньше, а в последнюю сечу ввязался когда боги отпустили к невесте. Отмерили на свадьбу один день и одну ночь и, едва время истёкло, забрали обратно.
Сотник скрипнул зубами. Видать Великие пожадничали, герою могли бы ещё денёк накинуть. Хотя, с богами всегда так. Лезут, сердобольные, когда не надо, когда же нужны — днём с огнём не сыщешь.
— Эх вы, Боги… — вздохнул Извек вслух. — Вот и мне пока одни стёжки выстилаете, да все куда—то не туда! Что я, калика перехожий, без места по земле мотаться? Давно бы пора найти ладушку… чтобы было к кому воротиться, чтобы ждала и любила, да за детьми в отсутствие папаньки смотрела. А тут, Ящер задери, за спиной одни дороги. А впереди…
Он грустно подмигнул косящемуся на него Ворону. Впереди ждала дорога и нелёгкий труд по обучению молодых парней обращению с оружием.
Установление главенства Перуна прекратило мелкие распри и продолжило единение, начатое Святославом. Владимир же возжаждал заиметь полную власть над всеми удельными княжествами, а для этого требовалось всё больше и больше новых ратников. Чтобы не отрывать люд от земли, порешили учить воинскому делу на месте. Лучшие из лучших попадали в княжьи дружины. Прочие оставались в родных весях, чтобы на дальних подступах сдерживать малые наскоки, и своевременно сообщать о приближении больших вражьих сил.
Сотнику нравилось выправлять из крепких землепашцев умелых воинов, и он с удовольствием наблюдал, как непривыкшие к оружию парни на глазах обретали ловкость, расчётливость движений и цепкость взгляда. За три—четыре месяца большинство увальней уже вполне сносно обращались с копьём, палицей или луком. Меч давался немногим, и тех, кто имел особую чуйку к сече обоюдоострым клинком, Извек приводил в Киев, где они становились настоящими дружинниками. Ещё с полдюжины опытных воев занимались разъездами по отдалённым весям, но Извек по праву считался лучшим. И в большой, и в малой дружинах его ученики снискали себе уважение воевод и соратников.
Так же попали в дружину Эрзя и Мокша, с далёкой реки Сурьи.[6] Как—то, забредя, в поисках удалого дела, в киевские земли, остановились в одной из деревень. Там и увидели Извека, натаскивающего местных парней рукопашному бою. Стояли глазели и щерились, пока не решили предложить помериться силами. После этого, полежав маленько в промозглой осенней луже, попросились в ученики. Сотник согласился, приметив у них незнакомую манеру биться, недюжинную хватку и выносливость. Теперь оба были едва ли не лучшими в малой дружине, а за доброй чашей с ними могли сравниться разве что Вольга с Добрыней или сам Микула Селянинович.
Волхвы утверждали, что именно с их далёкой родины[7] и пришли на север Племена Данов предки нынешних викингов. Эрзя с Мокшей и сейчас вполне сносно понимали говор ярла Якуна и его людей. Вспоминая первую встречу с молодыми горячими поединщиками, Извек хмыкнул и оглянулся.
Дорога бойко убегала назад, туда, где за пологими изгибами холмов скрылись верхушки детинца. Киев остался далеко позади, а впереди из—за поворота показался странный столбик. Затенив рукой глаза, Сотник присмотрелся, хмыкнул. На обочине маленьким истуканом торчал заяц—русак. Смотрел ошалевшими глазами в точку перед собой. На приближение всадника даже ухом не повёл. Извек выгнул бровь — совсем косой обнаглел, ни коня, ни человека не боится.
Только подъехав, понял, в чём дело. На обочине, возле глубокой колдобины, валялся лопнувший кувшин. Ветер разносил сытный хмельной запах. Впитав в себя пролитую сурью,[8] неровной горкой желтело отборное зерно. Часть горки явно была подъедена длинноухим. Видно проезжавшую к Киеву телегу занесло в яму и кувшин, припасённый возницей, выпал под колёса. Телегу же грузили зерном, которое и просыпалось при толчке.
Теперь обожравшийся косой тупо смотрел на щедрое угощение. Есть больше не мог, уходить от кормушки не хотел, а ударивший по ушам хмель выбил из головы весь страх.
Поравнявшись с зайцем, Ворон приостановился и склонил голову к рассыпанному добру. В самый последний момент заяц попытался отодвинуться, но не удержался на подгибающихся лапах и завалился под пыльные листья лопуха. Сморенный хмельной приправой, тут же заснул как убитый.
Сотник ухмыльнулся, представляя какая жажда ожидает русака спросонок. Ворон хапнул губами две жмени пьяного зерна, но тычок в бока заставил идти дальше. Насмешливый голос хозяина прозвучал тише чем обычно.
