Боже, какая тяжесть! Это невозможно перенести, физически невозможно… Сколько можно выдержать? Вот так, с таким грузом? Ноги не держали, он сел на пол. Его затрясло, к горлу подступила тошнота. “Терпи, – приказал Арти. – Поднимись на ноги, отойди в сторону… вот так. И не смотри. Постарайся не смотреть. Прощай, Дзеди”.
Дзеди смотрел и не верил тому, что видел. Он пытался последовать совету Арти, но не смотреть не мог, душа требовала правды. Поэтому он смотрел.
Тело Арти оделось вдруг языками холодного прозрачного пламени, вспыхнула и испарилась одежда, на мгновение проглянули кости… и тело исчезло. Словно его и не было. Только контур остался на полу, силуэт. Напоминание.
* * *
Он не помнил, что было дальше. Кто-то его бил, кто-то другой спрашивал:
– Ты спалил, сука?! Я тебя спрашиваю – ты? А ну, отвечай, гнида сратая! Как ты его запалил, падла? Говори!
Он молчал. Сидел на полу и молчал. Всё равно. Убьют – и ладно. И хорошо. Так и надо… Потом в камеру кто-то вошёл. Кто-то другой. Этот другой сказал:
– Отставить. Вы чего измываетесь? Парень за эти сутки трёх своих потерял, а вам всё мало…
– Он этого… нелюдя спалил! Сам видел…
– Из чего он его мог спалить?… Из пальца, что ли?… Всё, парень, пошли. Поднимайся, давай, не сиди…
– Эдуард Гершелевич, вы это… это под вашу ответственность. Хорошо?
– Под мою, не волнуйся. Идём, дружок, надо тебе в тишине посидеть… вот и хорошо, пошли… Не, Василий, конвой не нужен, он и мухи не обидит. Идём, дорогой, нам недалеко…
В коридоре Дзеди нашёл в себе силы сказать этому человеку:
– Не говорите Лину… про Арти. Он сойдёт с ума…
– Про то, что он сгорел?
Дзеди кивнул.
– Хорошо, не буду. Нам сюда, почти пришли. Я тебе сейчас дам таблетку, ты от неё уснёшь. Так надо. Хорошо?
Дзеди не ответил. Он дал усадить себя, выпил, не почувствовав вкуса, воду из железной кружки… Лин сидел рядом с ним, не двигаясь, молча. За узким окном была ночь. Человек, который привёл их двоих сюда, сидел возле стола и читал. Потом он отложил книгу.
– Спите, ребята, – приказал он. – Хватит.
В комнату заглянул другой человек, остановился подле двери, спросил:
– Отвести этих в “тим”?
– Нет, оставь тут. Достаточно того, что двое с собой покончили… За этими я послежу до утра, от меня не убудет. И принеси чайку, пить охота…
– Хорошо.
Дзеди чувствовал, как же много сил теперь стало уходить на то, чтобы как-то поддерживать нужный уровень энергетики. Очень много, гораздо больше, чем раньше. Сказать об этом Лину? Нет. Конечно, нет. Только когда всё кончится. Хорошо ли, плохо ли… не важно. Сейчас не важно… Думать он мог. Но говорить… Это выше всех сил. Как страшно!… Он всё никак не мог оправится от того, что пережил только что. Он не мог чувствовать, словно все чувства испарились разом и исчезли, как ветер или дым. Нет, ничего нет. Ни боли, ни зла на тех, кто убивал. Ничего. Пусто. Совсем пусто…
“Плохо?” – спросил Лин мысленно. Дзеди не ответил. “Дзеди, тебе плохо? – переспросил Лин. – Помочь?” “Нет”, – наконец ответил Дзеди. Лин отвернулся. “Я не должен говорить, – подумал Дзеди. – Я никому об этом не должен говорить… Лин может заметить… но я постараюсь, чтобы он не заметил. Утомляемость?… Спишем на счёт здешних условий. Потеря ресурса?… Да, это сложнее, но тоже можно что-то придумать. Прости, Лин, по я так должен сделать… хотя бы ради тебя”.
– Пей, – приказал тот самый человек, что забрал их и увёл в эту комнатку. – Пей, сказал! Это лекарство, его надо принять, иначе не выдержишь… да пей же ты!
Дзеди немного очнулся от своих мыслей. Оказывается, перед ним сидели на корточках и Эдуард Гершелевич, и Лин.
– Что? – еле слышно спросил он.
– Это надо выпить, – объяснил Лин. – Это снотворное. Ты уже три часа так сидишь… молча. Что ты видел? И что с тобой?
– Что я видел? – повторил Дзеди. – Всё видел…
– Пей, – приказал Эдуард Гершелевич.
– Кровь на снегу… – сказал Дзеди. – Это красиво… я и не думал…
– Не надо, не вспоминай сейчас, – сказал Эдуард Гершелевич. – Будет только хуже. Я понимаю, что трудно… но держаться надо, ты пойми. Иначе вам просто не выжить. Ты понимаешь?
Дзеди кивнул. Лин сидел рядом с ним, робко заглядывая ему в глаза. И только тут Дзеди вдруг понял, какую ответственность он несколько часов назад взвалил на свои плечи. Четыре жизни теперь зависят от него. Целых четыре жизни! О, Господи!… И как же это будет тяжело. Дзеди прикрыл глаза, от страха у него на секунду пересохло во рту. Он втянул голову в плечи и закрыл глаза трясущимися руками.
– Выпей таблетку, пожалуйста, – попросил Эдуард Гершелевич, – ну… вот и молодец. А теперь ложись… Ты, рыжий, тоже… Я посижу с вами, чтобы вас не беспокоили до утра. Это всё, что я смог для вас сделать…
Всё, что смог сделать… “А ведь это верно, – подумал Дзеди, уже засыпая, – всё, что смог… я тоже. И то хорошо”.
* * *
Среди ночи, тихой и нарочито спокойной, Дзеди вдруг проснулся. От лекарства, которое его заставили принять, мысли путались, а тело слушалось плохо. Он сел, прислонился к стене, чтобы удержать равновесие – его почему-то всё время неудержимо тащило куда-то в сторону. Что-то он забыл. Что-то настолько важное, что забывать об этом было нельзя. А он забыл. И вдруг вспомнил.
– Боже, – прошептал он, – входы… у них же у всех стоят входы… у всех троих… О, Боже… как же так?… как я…
Эдуард Гершелевич подошёл к нему и опустился на корточки.
– Что случилось? – спросил он. Дзеди попытался как-то сфокусировать взгляд на лице своего собеседника, но ничего не получалось – он словно видел через слой воды, всё плыло, раздваивалось…
– Входы… – упавшим голосом повторил Дзеди. – Входы… у них… я не снял… теперь всё точно погибло… детекторы… не снял… забыл…
– Что такое – входы? – Эдуард Гершелевич подался вперёд, чтобы лучше слышать. – Я могу тебе помочь? Что надо сделать?
Дзеди не ответил. Он запустил руки в волосы и стал тихонько раскачиваться взад-вперёд, еле слышно плача.
– Перестань, – Эдуард Гершелевич осторожно взял Дзеди за плечи и развернул к себе лицом. – Объясни, что надо найти? И где искать?
Дзеди положил руку себе на горло, затем провёл ладонью вокруг шеи.
– Там… – сказал он. – Это там…
– Что – там? – не понял его собеседник. – Оно большое?
Дзеди отрицательно покачал головой. Хотел было что-то добавить, но тут его вдруг повело с новой силой. Голова закружилась, глаза закрывались сами собою. Рука его бессильно опустилась.
– Спать… – прошептал он, – спать хочется… сил нет…
– Ну и спи, – одобрил Эдуард Гершелевич. Он помог Дзеди лечь, встал на ноги и прошёлся по комнате, задумчиво потирая подбородок. Затем решительно кивнул, вытащил из своего чемоданчика скальпель и пинцет. И вышел прочь, даже не прикрыв за собой дверь.
