— Да нет, — перебил её Лев. В темноте он махнул рукой и откинулся к стене. В такой странной и, наверное, не особенно удобной позе, снова вздохнул. — Не из-за него. Просто мы не нашли ни одного объекта. Я не умею слушать кольцо. Ничего не выходит.
Он потянулся к тумбочке и, прежде чем Маша успела вставить хоть одно утешительное слово, подал ей фотоаппарат. Пиликнула электронная мелодия, и Машины руки озарил бледный зелетоватый свет. Она задумчиво просматривала фотографии одну за другой и не находила, к чему придраться.
— Не пойму… — Она потёрла слезящийся глаз. — Что здесь не так? Вроде бы всё в порядке.
Зелень на фотографиях никак не вязалась с похоронным лицом Льва. Маша не могла рассмотреть мелких подробностей, но ей казалось, что вот за теми липами притаилась Демонова Дыра, а песчаный склон на следующем снимке — и есть край Обвала.
— Ничего, дай сюда. — Он как будто пожелал убедиться, что сам не просмотрел важную мелочь. — Ты что, не знаешь? Аномалии невозможно снять. Фото через какое-то время сами собой засвечиваются. А если не засветились, значит, просто пейзажик живописный запечатлел. Ясно теперь?
Маше ещё никогда не было так ясно. Она кивнула.
— А послезавтра утром нужно сдавать отчёт. У меня ничего нет.
— Ну подожди, есть же ещё завтрашний день. Можно попробовать… — сказала Маша, на самом деле не представляя, что тут вообще можно поделать.
— Бессмысленно. Да и Тимур это понял. Потому и ушёл, наверное.
В тишине за открытым окном шумели деревья. Дождь уже кончился, и в темноте надрывалась одинокая птица.
— Так ты знаешь, где Тимур? — Маша склонилась вперёд, упёрлась локтями в колени.
В темноте её собеседник дёрнулся — то ли согнал комара, то ли передвинул затёкшую ногу.
— Ну да, я же сразу сказал. Он, скорее всего, пошёл к дороге.
— Ты сказал Горгулье?
— Да сразу же.
— А она? — замирая от собственных слов, Маша прислушалась к шагам на первом этаже. Там громко скрипели половицы.
— Не знаю. Кажется, она не поверила, что он сам сможет выйти из леса. Короче, я не знаю.
Из окна пахнуло ночью и лесом — этот аромат сводил с ума первые несколько дней и заставлял улыбаться, улыбаться просто так, из-за того, что ночь, звёзды и лес. А потом к нему привыкали и переставали замечать. Хоть вокруг та же ночь, тот же лес, и яркие звёзды над ним. Гораздо ярче, чем в городе. Но через несколько дней жизни в стационаре никому до них нет дела.
— Пойдём завтра с нами, — предложила Маша. — Мы должны пойти к Обвалу. Если найдём всё правильно, один из трёх — лучше, чем ничего.
Он снова неопределённо дёрнулся.
— Не знаю, есть ли смысл. Понимаешь, мы с Тимуром поругались. Плохо… В общем, я волнуюсь за него.
— Да. Я тоже за него переживаю, — призналась Маша. И сказала совсем не то, что думала: — Он ведь на самом деле мог пойти к дороге. Если вернётся в город, Горгулья его прибьёт, конечно. Но он хоть будет жив.
Она поднялась. Совсем не смешной каламбур в собственных словах повис в воздухе.
— В общем, ты подумай. Если что… — Она махнула рукой на прощание — заметил ли Лев этот жест на фоне тёмно-синего окна, или он вообще сидел с закрытыми глазами, Маша не знала.
Она вышла из комнаты и осторожно спустилась, нащупывая ногой каждую ступеньку перед тем, как перенести на неё вес. Огонёк на столе Сабрины по-прежнему прыгал и дёргался — от сквозняка.
— Ну, как отчёт? — проговорила она, усаживаясь рядом.
В ответ Сабрина что-то невнятно промычала, аккуратно выписывая последнюю строчку на почти прозрачном клетчатом листе.
— Слушай, ты не знаешь, в какую сторону они пошли искать Тимура?
— Влево, — сообщила Сабрина и прикусила язык от старания. — Ну да, если встать спиной к стационару, то влево.
— Это к дороге, а не к Обвалу. — Маша печально подпёрла голову рукой.
Вспомнив слова Льва, она взяла фотоаппарат и включила его, пощёлкала фотографии. В центре каждой расплывалось белое пятно, как будто снимок был сделан против яркого солнца. Зелень леса сделалась бледной и едва заметной на периферии фото, а пятно не делилось больше ни на какие оттенки — белый, и всё тут.
— Слушай, — громким шёпотом, будто бы в пустом коридоре было, от кого скрываться, заговорила Маша. — Что если это был не маг? Ведь почему-то Горгулья решила, что это не он, вдруг она права?
— М? — Сабрина на секунду подняла голову, но тут же снова уткнулась в отчёт.
— Смотри, ведь если это не он, значит, Таю убил… кто-то из наших?
Она резко оглянулась, как будто ожидала увидеть у себя за спиной маньяка, притаившегося в сумерках, но увидела только блик свечи, скачущий в тёмном стекле.
— Как это проверить?
Маша вздрогнула и обернулась: Сабрина смотрела прямо на неё, её взгляд из-под густой чёлки казался осуждающим.
— Как это проверить, я говорю? — повторила она и склонила голову на бок.
Они были одни в пустом коридоре, одним концом уходящем во входную дверь, другим — к лестнице и дверям в спальни. Огромные окна выходили в лес, только одно — на противоположной стене — вечно зашторенное, вело в комнату преподавателей. Маша навалилась грудью на стол.
— Можно проверить фотоаппараты. Если кто-то действительно свернул с маршрута, чтобы убить Таю, то наверняка очередную аномалию он снять не успел.
Шанс был призрачный и отчаянный, как детская игрушка-вертушка перед настоящим ураганом, но Маша цеплялась за него. Она не верила, что среди тех людей, рядом с которыми она проводит второй год, завёлся безжалостный убийца, просчитавший всё до последнего вздоха. Если среди них и был тот, кто не погнушался испачкаться в чужой крови — наверняка он был напуган и взволнован своим поступком — иначе ей не представлялось.
— Но ведь все ходили по парам. Значит, это уже заговор?
— Я не знаю, Сабрина. Правда.
Дохнуло ночным ветром, и Маша поднялась, чтобы захлопнуть дальнее окно. Его приоткрывали днём, когда стационар от жары превращался в стеклянную теплицу, а вечером закрывали от комаров. Сегодня, верно, забыли из-за вечерних происшествий. Маша вернулась на место.
— Кроме нас и Таи, в группе ещё две девушки и семеро парней, то есть ещё четыре пары. Проверить четыре фотоаппарата проще, чем облазить весь лес.
Кто-то со стороны леса несильно дёрнул дверь. Плотно захлопнутая, она не поддалась, тогда дёрнули сильнее. С третьего раза дверь открылась, впустив в коридор ночную темноту, голоса птиц и Венку — совсем бледную и замёрзшую. Она зябко потирала голые плечи и не обращала никакого внимания на две пары уставившихся на неё глаз.
