– И что же, он таким на всю жизнь и остался? – поинтересовался Михей.
– Нет, не остался, но мой коллега после этого случая купил себе породистую лошадь.
Брат заулыбался во все зубы: такой благоприятный исход истории его явно радовал и сулил безоблачное будущее. Наверно, он даже на секунду подумал, что мы могли бы работать с ним в паре. Кстати, о странных парах:
– Куда вы направляетесь вдвоем?
– Конечно же к пациенту! Леди Николетта, я думал, что ваш брат решился помогать мне с полного вашего одобрения и согласия, иначе никогда не взял бы его с собой, – слегка нахмурился сэр Мэверин и искоса посмотрел на Михея.
Брат был спокоен и непоколебим: до этого момента он особо не стремился обсуждать свои действия даже с родителями, не то что со мной. Так и жил, словно перекати-поле, порой заявляясь домой только чтобы поспать. А то и вовсе не заявлялся, к примеру, как в те несколько дней своей жизни, когда серьезно был настроен стать лесником. Но потом комары и вокальные данные местных волков начисто отбили у него пристрастие к этой профессии одиночек.
– Знаете, в нашей семье не принято ограничивать детей в их занятиях, – пояснила я, слегка смягчая реальность.
– Как я вам завидую. Мои родители были решительно против моего выбора профессии: отец хотел, чтобы я стал военным.
– Дайте угадаю, – перебила я, – но вы были слишком ленивы. Все эти бессмысленные марши и построения, а также сон и еда по расписанию…
– Ну, почти, – усмехнулся доктор, – мне не нравилась военная форма. Я на редкость прискорбно выгляжу в любого вида галифе. К слову, а куда направлялись вы?
– Хотела хоть одним глазком взглянуть на коллективное хозяйство катонцев, – я решила не врать, а немного недоговорить, – но совсем не представляю, как это сделать.
– Что может быть проще! – с энтузиазмом воскликнул сэр Мэверин и скомандовал. – Ассистент, запасной фартук!
– Да, сэр!
Михей тут же открыл докторский саквояж, который все это время держал в руках, и извлек из него длинный медицинский фартук, снабженный завязками по бокам.
– Леди Николетта, если вы будете так любезны и наденете это, то мне не составит труда выдать вас за сестру милосердия, вызвавшуюся помочь.
Я непонятливо уставилась на доктора:
– В чем помочь?
– Ах, я же забыл вам сказать: мы как раз и идем к катонцам делать одному из них перевязку.
В такое благоприятное стечение обстоятельств сложно было поверить, и я, боясь спугнуть наконец-то улыбнувшуюся мне удачу, поскорее влезла в фартук.
– Вы очень мило выглядите, – не преминул сделать комплимент доктор. – Настоящая сестра милосердия.
– Нет, настоящая сестра милосердия из меня бы не вышла.
– Почему же? Вы к себе несправедливы.
– Потому что при изготовлении медицинских фартуков милосердие, насколько мне известно, в них не вшивается.
Михей на заднем фоне прыснул в кулак и согласно закивал. Зря кивает: к медицинскому саквояжу тоже не прилагаются врачебное чутье и терпение. Но я, по крайней мере, отдаю себе в том отчет, не то что мой брат.
– Если бы вы знали, сколько всего не вшивается в эти фартуки и сколько должно быть вшито, то не были бы так категоричны, – загадочно ответил сэр Мэверин.
– Пойдемте, не хочу вас задерживать, – сказала я, не найдя достойной реплики. С завязками фартука было покончено.
Дорога тянулась в обход Кладезя дальше на юг, поэтому такой неблизкий путь поневоле хотелось разбавить беседой.
– Я надеюсь, мой брат не доставляет вам хлопот? – поинтересовалась я, когда Михей, придавленный грузом саквояжа, немного поотстал.
– Наоборот. Посмотрите, как бодро он несет мои инструменты – а ведь это не один и не два килограмма! – доктор явно был счастлив этим фактом.
– Так много?
– Я вам уже, наверно, надоел напоминаниями о своей лени – поверьте, это в последний раз. Так вот, мне просто лень каждый раз выкладывать ненужные инструменты и лекарства.
– Но вам не лень носить их с собой?
– Нет, ведь их теперь носит ваш брат. Жаль, что продлится это очень недолго.
– Вы все же собираетесь выгнать его?
– Почему же, он уйдет сам после первой же обработки открытой раны. Которая как раз будет сегодня. И я даже опасаюсь, что он не просто уйдет, а нам с вами придется приводить его в чувство, а потом провожать до дома.
– Если бы я знала, то взяла бы экипаж.
– Приезжать к больному в экипаже с надписью «похоронная контора» – плохая примета, – рассмеялся доктор, а я покраснела, поняв, что рассказы про наш выезд уже распространились по всем окрестностям. – Простите меня, не обижайтесь. Я бы и сам выкупил эту карету вперед вашей матушки, если бы не подобные глупые, но, тем не менее, очень распространенные среди больных суеверия.
– То есть вы считаете, что врачевание – это не призвание Михея? – я поспешила вернуться на более безопасную почву. – Очень жаль. Я уже со счета сбилась, сколько профессий он перебрал за несколько лет.
– Я вас успокою и расстрою одновременно: люди, перебирающие различные профессии, в итоге рано или поздно становятся писателями, а люди, с самого начала желающие стать писателями, находят себя в чем-то другом.
По-видимому, сегодня сэр Мэверин был настроен на какой-то странный философский лад, и испытывал удовольствие от того, что ставил собеседника в тупик своими головоломками.
– И что же из этого должно меня успокоить, а что расстроить? – сдалась я.
– Успокоиться вы должны от того, что в его поисках все же есть конечная точка. Ну а расстроиться от того, что точка эта является довольно опасной профессией, – доктор сверкнул на меня хитрым взглядом из-под очков, специально выдерживая паузу, чтобы я задала-таки вопрос.
Не стану его разочаровывать. Вообще, не стоит разочаровывать людей настолько склонных к самолюбованию – иначе вас могут счесть за неприятного собеседника.
– И какие же опасности таит в себе процесс вождения пером по бумаге? – удержаться хотя бы от капли сарказма было сложно.
– О, вы даже представить себе не можете! Верите ли нет, но в совсем ранней юности, – сказано это было таким тоном, чтобы никто не посмел сомневаться, что юность длится до сих пор, – я и не помышлял о карьере врача, но с удовольствием брался за перо. Правда, потом был вынужден бросить, так как деятельность эта прямо угрожала моему здоровью.
Я оказалась сбита с толку.
– Неужели тогдашние чернила были настолько токсичны? И что же вы писали?
– Не в чернилах дело. А именно в стихах, что я писал. Да-да, не удивляйтесь, я хотел стать поэтом.
– И вы прочтете мне что-нибудь?
