В Тальге королева видела полную противоположность секуторам. Зрящая, казалось, вообще не признаёт такого понятия по отношению к человеку как «враг». Молчаливая, немногословная, она всегда горела неутомимым желанием помочь, образумить, исправить. Познавшая с ранних лет жестокость, сама испытавшая когда-то помутнившую рассудок ярость, она умела найти подход к любому озлобленному человеку. В свите королевы она служила не только своим даром распознания. Королева не раз обращалась к ней со своими противоречивыми мыслями, переживаниями, устремлениями, ища совета, благословения или просто понимания…
Отряд миновал главную улицу, проехал через торговую площадь, где уже с первым проблеском рассвета собирались торговцы, выехал на дорогу к Мглистому городу. Вдоль дороги росли молодые кипарисы. Иные деревья неохотно приживались на этой земле, скрытой от солнца и дождя. До прихода Армии Свободы во всём городе были только сухие, безжизненные деревца да колючие тёмные терновники-аканты. За посаженными деревьями и кустарниками следили садовники, набранные из безработных жителей.
Прошло три года со дня освобождения Амархтона, а горожане пока что упрямо не понимали, зачем новые власти сажают зелень и роют каналы для её орошения, строят приюты для больных и убогих. Амархтонцы по-прежнему не понимали милосердия — даже в Сумеречном городе, полностью подчинённому Сильвире. К убогим здесь не питали ни сочувствия, ни презрения — их просто не замечали, как не замечали разбросанный на дорогах мусор, разве только когда спотыкались; но и это случалось редко, так как все глядели себе под ноги. Для большинства горожан равнодушие оставалось главным жизненным правилом: никого не поддерживай, ни во что не вмешивайся, живи тихо и мирно.
Королева с тоской ловила себя на том, что победа в Амархтонской битве, забравшей тысячи жизней её друзей и соратников, была куда более лёгкой задачей, чем возрождение освобождённого города. В битве всё было ясно: вот враг, сильный и могущественный, его нужно сломить, и победа будет за нами. Теперь получалось, что та страшная бойня была всего лишь тактической расстановкой сил перед настоящей битвой.
Битвой с невидимым, коварным и необычайно хитрым врагом. Битвой, длиною в годы.
К заставе, условно разграничивающей Сумеречный и Мглистый город, подъехали с наступлением рассвета. Свои стражники беспрекословно пропустили отряд Сильвиры, сразу догадавшись, кто эта знатная женщина с идеально ровной спиной и выбивающимися из-под острого капюшона огненными прядями волос. Повстречавшись же со стражей Мглистого города, Сильвире пришлось откинуть вуаль, открыв лицо и королевский герб на золотой цепочке, опускающийся на стальные переплетения нагрудника. Стражники Чаши Терпения — хмурые воины с алебардами — почтительно расступились, пропуская владычицу. Отныне визит королевы перестал быть тайным, однако Сильвиру это не смущало. До городских палат Смотрителей оставалось четверть часа езды, и вряд ли шпионы Тёмного Круга, если таковые есть на заставе, успеют подготовить засаду.
Если, конечно, на дороге до сих пор нет ни одной засады.
«А вот это сейчас и узнаем», — королева незаметно улыбнулась, заметив приближающуюся фигуру в нищенском тряпичном одеянии. Старший следопыт, мастер своего дела, всегда умел напустить на себя вид коренного амархтонца. Шёл он беззаботно и даже лениво. Зачёсанные назад тёмные жёсткие волосы, маленькие, вечно прищуренные глаза и чуть натянутые в полуулыбке губы — королева улыбнулась давнему нестареющему соратнику. Порой Калиган раздражал её своим невозмутимо-надменным спокойствием и важным видом стратега, у которого всё под контролем и все события развиваются по его плану. Однако столь же толковых и преданных соратников как Калиган у Сильвиры было немного.
— Что там? — коротко осведомилась владычица.
— Засад нет, это точно, — доложил Калиган. Его лицо сохраняло извечную полуулыбку.
Многогранные способности старшего следопыта не раз вызывали у королевы восхищение. Он прекрасно ориентировался в лесах, степях и горах, идеально читал следы людей, зверей и даймонов и так же мастерски использовал свои навыки в больших городах. Он умел устанавливать свои ловушки и обезвреживать чужие, умел с первого взгляда понять есть ли впереди засада или нет. Мог с лёгкостью выведать нужные имена в шумном трактире, прикинувшись пропойцей, равнодушным ко всему, кроме выпивки или провести важные переговоры с удельными князьями, выдавая себя за высшего посла королевы Сильвиры. Он в совершенстве владел мечом, метательными кинжалами и луком и ещё много чего умел. А если не умел, то никогда не терялся, всегда сохраняя вид мастера на все руки.
— Засада возможна лишь у самого Дома Смотрителей. Там сейчас мой человек, он предупредит, если что.
— Ты отправил туда свою ученицу?
— Нет, моя королева. Флою я отправил с сообщением о вашем визите к Мегорию, чтобы его когорта была наготове.
— Излишняя предосторожность, — сказала королева, трогаясь дальше. — И в то же время — грубая беспечность по отношению к твоей юной ученице. Отпускать девчонку одну в этом городе… Хотя это вполне в твоём духе, Калиган.
Следопыт шёл рядом, теперь приняв вид низшего слуги, которому не полагается даже ослика для сопровождения своей госпожи. Наверное, он мог бы сейчас возразить, что его ученица Флоя сумеет укрыться в городе хоть от сотни псов-ищеек и рискует сейчас гораздо меньше спутников королевы. Но как давний соратник Сильвиры, не первый год состоящий в её Тайном Совете, Калиган хорошо понимает, когда стоит возразить владычице, а когда лучше промолчать.
Мглистый город просыпался, люди тащили на рыночную площадь поклажи, торговцы открывали свои лавки. Босоногие нищие плелись по пыльной дороге со своими чашами для милостыни, чем-то напоминающими округлую чашу на длинной ножке — символ Чаши Терпения, заправляющей в этой части Амархтона. В отличие от Сумеречного города, попрошайки здесь не тащились за всадником, выпрашивая подаяние своим убогим видом и вонью своего тряпья. Милостыню просили в строго установленных местах: на базарах, у храмов или капищ. Однако порядок был лишь видимым. По донесениям шпионов, разбойничье ремесло в Мглистом городе процветало куда больше, чем в Сумеречном. Просто здесь его терпели. Терпели, как и все остальные беды: болезни, нищету, пьянство, тёмную волшбу и само равнодушие. Чему Смотрители научили здешних горожан, так это терпению. Вот только являлось ли это терпение добродетелью или всего лишь иной формой равнодушия, королева не бралась судить.
«А ведь нужно отдать должное чашеносцам, — подумала она. — Что бы мы делали с этой армией голодных ртов? Никаких сил не хватило бы, чтобы удержать эту массу под контролем. Хадамарт сдерживал их злым равнодушием, а когда не помогало — страхом. Ссылка в Подземные Копи казалась участью худшей, чем публичная казнь. Чаша удерживает народ в узде при помощи своего учения о терпении. Тебе, владычица, с твоими-то идеалами свободного выбора, это было бы не под силу. Признай это. Как говорит Пелей, ненависть к захватчикам пересилила бы равнодушие, и тогда кровавый бунт охватил бы весь город…»
