— Это моя дочь, он говорит о моей дочери! — вскричала госпожа Аманда, протягивая к ним исхудавшие руки. — Лионетта, моя девочка, моя единственная дочь! По вине этого негодяя она едва не погибла! Умоляю, позвольте ему остаться. Пусть вернет мне мое несчастное дитя! А после убирайся, слышишь? — она резко обернулась к Лионелю. Черные неистовые глаза сверкнули. — Убирайся, и не смей никогда впредь с ней заговаривать! Не смей даже взглядом касаться, колдун! Злодей! А я-то еще привечала тебя в своем доме! Так-то ты отплатил мне за все добро! Убийца!
Если бы Лионель мог, он бы спрятал лицо в ладони. Но его запястья по-прежнему были связаны за спиной. И он мог только наклонить голову. Невыносимо хотелось провалиться сквозь пол, прямо в подземные казематы. И остаться там навсегда, в темноте и холоде. Каково было слышать это «убийца» от женщины, которая была ласкова с ним, как мать!..
Судьи еще немного посовещались. Потом выпрямились на своих местах.
— Хорошо. Пусть будет так. Лионель сын Германа может остаться в Аркаре до того дня, пока братья Перайны не признают, что для исцеления девицы Лионетты нельзя сделать большего, чем им уже сделано. Встаньте, добрая женщина. Ступайте домой. Помолитесь милостивой Перайне.
Служитель Прайоса шагнул было к госпоже Аманде, чтобы помочь ей подняться. Но его опередил Ивон. Стремительно пересек залу, на ходу опалил Лионеля яростным взглядом. Бережно подхватил женщину под руки.
— Пойдемте, матушка Аманда. Пойдемте.
Тяжело опираясь на руку Ивона, госпожа Аманда направилась к выходу. Лицо она до самых глаз закрыла покрывалом.
Лионеля сопроводили обратно в храм Перайны. Еще на выходе из зала суда ему освободили руки и сняли с шеи веревку. Но его это не очень-то обрадовало.
Глава 7
— Ты что-то не слишком весел, — заметил Лекад, когда встретил Лионеля после суда.
— Чего же веселиться?
— Как это — чего? Тебе жизнь сохранили!..
— Вот уж, в самом деле, веселиться нечего, — вздохнул Лионель. — Думаешь, нужна она мне? Такая жизнь-то? Лучше бы уж к Борону в царство…
— Э, парень, — жестом остановил его Лекад. — К Борону ты еще успеешь. А жизнью не кидайся, она у тебя одна. Боги тебе ее дали, а уж ты будь добр, распорядись ею наилучшим образом.
— Я уж распорядился, — тихо сказал Лионель и отвернулся. — Чего же больше…
Лекад мог бы ответить, что он еще очень молод. И впереди у него много дней и ночей. И неизвестно еще, как повернется судьба. И вполне может оказаться, что нынешние несчастья — ни что иное как испытания Богов. Да, Лекад мог бы найти разумные, веские слова. Но будь они хоть трижды разумными и вескими, вряд ли они убедили бы Лионеля. Очень уж тошно ему было. Тяжело, тоскливо на душе. И Лекад не стал тратить слова, просто сжал плечо юноши. Пройдет время, сам все поймет. Время, как говорится, все рассудит.
Тем же вечером к юноше пришел гость. Сначала его проводили к Лекаду, который по-прежнему наблюдал за здоровьем (как физическим, так и душевным) молодого мага и даже стал для него вроде наставника. Гостя Лекад узнал сразу. Этот рослый русоволосый парень с красивым, хотя и сумрачным лицом, давно уже буквально осаждал храм. Пытался пробиться к Лионетте. А теперь вдруг попросил о встрече с магом. Лекаду не очень понравился недобрый блеск серых глаз гостя, но отказать в просьбе он не мог — не по чину. Попросил посетителя подождать и отправился на поиски юноши. Пусть Лионель сам решает, хочет он встречаться со своим соперником или нет.
Лионель, отыскавшийся в палатах врачевания, неожиданно легко согласился.
— Мне кажется, он пришел с дурными намерениями, — предостерег его Лекад.
— Он ничего мне не сделает, — возразил Лионель.
— На твоем месте я бы не был так в этом уверен.
По губам юноши, обычно плотно сжатым, проскользнула грустная улыбка.
— Он меня боится и не посмеет причинить мне вред…
— Боится? — удивился Лекад.
Лионель вновь наклонился к больному, который лежал в забытье.
— Проводи его, пожалуйста, в мою спальню. Я приду через несколько минут.
Ивон сидел на краю лежанки. Ссутулился, опустил голову. Большие красивые руки сжал между коленями, стиснул их так, что побелели пальцы. Когда Лионель вошел и тихо встал в дверях, гость не сразу его заметил.
— Я слушаю тебя, Ивон, — проговорил юноша.
Ивон вскинул голову, покраснел, потом побледнел, и встал. Быстро выпрямился во весь рост, в первую секунду подавляя Лионеля своим физическим превосходством. Но неуютное ощущение, нечто вроде робости, быстро прошло.
— Меня не пускают к Лионетте, — отрывисто сказал Ивон. — Матушка Аманда говорит, что ее лицо… сильно… что она обезображена. Так это?
— Так.
— И она… знает? Видела?.. ей… сказали?
— Да… — выдавил Лионель.
Когда Лионетте разрешили, наконец, вставать с постели, она всеми правдами и неправдами выпросила у Лекада зеркало. Долго разглядывала обезображенное лицо — до конца жизни придется прятаться под покрывалом, — потом отложила зеркало и тихо заплакала. Она ничего не сказала, не упрекнула Лионеля ни словом, ни взглядом, но ее слезы были ему горше любых проклятий. И даже пожалеть ее он не мог — слов не находилось.
— Я хочу ее видеть, — потребовал Ивон.
Лионель вскинул было на него глаза, но долго не выдержал и снова потупился.
— Хорошо. Пойдем.
Ивон шел за ним, дрожа от глубокого волнения. Никто и вообразить себе не мог, как сильно ему хотелось положить обе руки на тонкую шею, торчащую из круглого воротника серого бесформенного балахона, и сжать пальцы. Каким-то чувством он знал, что колдунишка даже не стал бы сопротивляться. Одна минута — и все было бы кончено.
Чтобы бежать искушения, Ивон сунул обе ладони за пояс. И вовсе не ради проклятого колдуна он так поступил. Его жизнь в глазах Ивона стоила не больше, чем жизнь какого-нибудь жучка-древоточца. Но Лионетта могла думать иначе…
— Могу я поговорить с ней наедине? — хрипло спросил Ивон.
Лионель, не оборачиваясь, кивнул.
— Конечно.
Он остался ждать в коридоре. Отошел от двери подальше, чтобы не слышать, о чем будут разговаривать Ивон и Лионетта. О чем бы ни шла у них речь, его это не касалось.
Не прошло и четверти часа, как Ивон вышел из комнаты. С мрачным видом надвинулся на мага.
— Жаль, тебя не выгнали из города раньше! — зашипел он. — Скольких бед можно было бы избежать! Чем провинилась перед тобой Стрекоза, за что ты ее погубил? Ты рисковал своей жизнью — ладно! с собой ты волен делать, что пожелаешь. Но кто тебе дал право рисковать ее жизнью?
