Лионель постоял немного, не отвечая. Потом развернулся и медленно побрел по коридору. Вспыхнув, Ивон в несколько шагов нагнал его, схватил за плечо и развернул к себе.
— Колдун проклятый! Тебе и ответить нечего? Ну, если ты проглотил язык, то слушай, что я тебе скажу. Вскоре ты должен будешь убраться из Аркары. И лично я этому безумно рад. Но если я узнаю, что ты звал Стрекозу с собой… намекал ей хоть словом, хоть взглядом… не обессудь — я тебе шею сломаю. Честное слово.
Лионель бесстрастно посмотрел на его руки — Ивону действительно хватило бы силы, чтобы выполнить угрозу.
— Я тебе верю, — кивнул он. — Но я и не думал звать Лионетту с собой. И никогда не позову. Даю тебе в этом мое честное слово.
— Вот и хорошо. Довольно с нее уже горя. Оставь ее, колдун.
Лионель заколебался, словно какие-то слова никак не шли у него с языка. Важные слова, которые обязательно должны быть сказаны. Наконец, он переломил себя и нашел достаточно сил, чтобы взглянуть прямо в лицо Ивону.
— Ну а ты, Ивон? Ты ее не оставишь?
— Никогда… никогда я ее не оставлю.
— Спасибо. Я бы очень хотел, чтобы она тебя полюбила. Правда.
Ивон слегка опешил от этих слов. Ожидал он явно чего-то иного. Пользуясь его замешательством, Лионель поспешно ушел, пока его не успели остановить.
* * *
К угрызениям совести добавился подлый страх за собственное будущее (и за этот страх Лионель яро себя ненавидел). Он прожил на свете без малого двадцать лет, и ни разу не покидал родной Аркары. Более того — большая часть его жизни прошла в стенах храма Гесинды. Здесь Лионель обрел второй дом, который после родителей стал единственным. Сюда, за стены храма, не проникала суета мирской жизни. Здесь над всем царила милость Богини. В храме Лионель ел, спал, учился сам и учил других, принимал пациентов. И в город выходил только по необходимости.
Правда, довольно часто он совершал вылазки за городские стены — в поисках лечебных трав. Как правило, с ним шел кто-то еще, обычно Лионетта или ученики. Он мог бродить по полям и лесам часами, но окружающий мир интересовал его только в той мере, в какой соприкасался со служением Богине и магии. Например, Лионель никогда не смотрел на дерево только ради того, чтобы полюбоваться им. Он думал о том, как его кора и листья могут быть полезны для магических эликсиров… Почти вся его жизнь сосредоточена была в лаборатории и библиотеке. И покидая храм, он заранее предвкушал возвращение… домой.
Другие отлучки, например, путешествия с помощью телепорта, и вовсе не стоило принимать в расчет. Именно телепортом было удобнее и быстрее всего добраться до любого храма Гесинды на материке. И Лионель часто это проделывал ради встреч с медейскими, касотскими или лигийскими братьями. Но порог храма он не переступал. Его никогда не тянуло побывать в дальних краях, погулять по улицам незнакомых городов.
И вот всю оставшуюся жизнь ему придется скитаться по дальним дорогам, в чужих краях. В родной город, в храм, который его воспитал, он вернуться никогда не сможет. И никакой другой храм на материке его не примет. Изгнание из рядов братства захлопнуло перед ним все двери. Богиня отказалась от него окончательно.
Лионель решил не говорить пока о приговоре Стрекозе. К его удивлению, и Ивон ничего ей не рассказал. Вероятно, понимал ничуть не хуже, что разговор получится нелегкий. И, пожалуй, без слез не обойдется, а ей и без того довольно горя. Лионель держался с ней ровно и ласково, как будто ничего не случилось. Отправляясь в спальню Лионетты, скручивал в себе тоску и страх. Это было все, что он мог для нее сделать.
Каждый раз Лионетта спрашивала, скоро ли суд, и он врал, что скоро. Так продолжалось до тех пор, пока к Лионетте не пришла матушка. В отличие от Ивона, она не стала церемониться и подробно передала девушке все, что произошло в храме Прайоса. И даже не скрывала злой радости: наконец-то проклятый колдун оставит их в покое!..
Едва дождавшись прихода Лионеля, девушка накинулась на него с упреками. Схватила его за руки, зашептала отчаянно:
— Почему ты не сказал мне?! Почему? Почему? Зачем ты меня обманывал?!
Лионель — бледный, усталый, — отнял у нее руки, повернулся спиной. Принялся раскладывать на столе принесенные с собой лекарские принадлежности.
— Не хотел тебя огорчать раньше времени. Тебе сейчас нельзя волноваться.
Она ничего не сказала, но он спиной ощущал ее пристальный взгляд.
— Пожалуйста, не смотри так! — взмолился он. — Я заслужил это, правда. Я заслужил и худшего. Не знаю, за что мне было сделано такое снисхождение.
— Как же ты теперь будешь? — тихо спросила Лионетта.
— Не знаю… Я еще не думал об этом, — соврал Лионель. Не рассказывать же ей о бессонных ночах и бесконечных горьких мыслях, о неотступном страхе перед будущим.
Заскрипела кровать — девушка встала и подошла к нему. Ласковые руки обхватили его за плечи, и он закаменел. Не смел пошевелиться, не смел высвободиться из объятий, на которые не имел права. А Лионетта склонила голову и прижалась щекой к его плечу.
— Если тебя выгнали из города, я пойду с тобой, — просто сказала она.
Вспомнились слова Ивона, которые показались тогда дикими. Позвать Лионетту с собой, обречь на бездомную, голодную жизнь? Да за кого Ивон его принимает?
…Ну а предполагал ли он, что Лионетта сама попросится за другом в изгнание?
— Никуда ты не пойдешь, Стрекоза, не выдумывай… — устало сказал Лионель.
— Ты думаешь, я позволю тебе уйти одному?!
Преодолевая сопротивление ее рук, Лионель повернулся вокруг себя. Чуть откинулся назад, ладонями уперся в столешницу — словно искал опору.
— А ты думаешь, я позволю тебе скитаться по дорогам, словно бездомной бродяжке, словно нищенке? Что это будет за жизнь?
— Если ты сможешь так жить, то и я смогу, — тихо, но твердо заявила Лионетта. — А здесь для меня все равно не будет жизни, если ты уйдешь.
— А со мной ты будешь несчастлива. Послушай, Стрекоза, я ведь даже не знаю, что со мной станется к вечеру того дня, когда я выйду за ворота Аркары. От гильдии помощи ждать не приходится, ни один храм Гесинды меня не примет.
— Есть и другие храмы. Разве Перайна откажется от твоего служения? Ты мог бы пойти к целителям… — возразила Лионетта.
Лионель яростно затряс головой.
— Ты не понимаешь! Жить в храме чужой Богини… постоянно ощущать поблизости присутствие Мудрой… и знать, что ты лишен ее милости… Думаешь, это легко вынести? Нет, Стрекоза, мне придется держаться подальше от любых храмов. Моей Богини больше нет со мной, а другие мне не нужны. Да и я им не надобен.
