Теперь Ренилл снова отворил дверь этого чулана. Мысли устремились прочь от двора ДжиПайндру, а телесные страдания перестали его занимать.
Сознание вернулось к нему много часов спустя. Глубокая ночь, и молитвенный гул голосов стих. Только все так же горят красные фонари. Безумно болят мышцы, безумно чешутся ладони и запястья. Безумная жара. Во всей вселенной ни звука. Даже москиты пропали. Но и среди этой душной тишины Ренилл все еще чувствовал на себе тяжесть невидимого взгляда, исходящего, быть может, от главного купола ДжиПайндру. На мгновение желание поднять голову и отыскать источник стало почти нестерпимым.
Он не шевельнулся. Возвратился в пределы Дворца света, в чулан Бесконечности, и время снова перестало для него существовать.
Первые лучи рассвета вернули его в настоящее. Светильники догорели, и на черной мрачной мостовой играли серые отблески утра. Только теперь Ренилл поднялся на одеревеневшие ноги и направился в западный угол двора, где скрывалось помещение, которое время от времени вынуждены были посещать даже святейшие из паломников. Подобные интерлюдии не поставят ему в упрек, лишь бы они были краткими и нечастыми. Ренилл воспользовался случаем: глотнул немного воды из фляги и плеснул несколько капель на лицо, постаравшись не замочить крашеные брови. Еды, однако, не было, и возвращаясь назад, он начал ощущать голод.
Вернулся, снова скорчился у подножия статуи. Солнце встало и раскалило поглощающие тепло черные плитки двора. Жажда начала мучить его уже всерьез. Еще один глоток, может, и не сведет на нет все его усилия, но, несомненно, продлит срок испытания. Ренилл терпел.
Снова из ниш в стене неустанно неслись молитвенные напевы, шлепали по камням ноги в сандалиях, приносили свои дары паломники. Задолго до полудня чужестранец, проявляющий столь необыкновенное рвение, привлек к себе всеобщее внимание. Многие верующие, в знак одобрения его ревностности, осыпали неподвижную фигуру молящегося лепестками цветов.
Ренилл почти не замечал их. Разум его был далеко, и порой он проваливался в пустоту, хотя не сумел бы сказать, сколько раз и надолго ли он засыпал. В сумерках, поднявшись, чтобы еще раз посетить западный угол, он с трудом удержался на ногах. Двор, казалось, медленно вращался перед глазами. На этот раз он был снисходительнее в отношении воды, позволив себе выпить достаточно, чтобы восстановить чувство равновесия. Нет смысла убивать себя, доказывая Сынам глубину своей веры, даже если они и способны оценить красоту такого жеста. Есть он, конечно, не стал, но воздержание уже почти не представляло трудности: жажда давно изгнала чувство голода, да, в сущности, и все остальные чувства. Новое возвращение на место, отмеченное теперь небольшими сугробами увядших лепестков, к отвратительной униженной позе. Светильники снова горели, раскаленный жар дневных часов пошел на убыль. Зато снова принялись за дело насекомые. Пора укрыться во Дворце Света — только его стены, как подозревал Ренилл, до сих пор спасали его от безумия — но переступить порог на сей раз оказалось труднее: жалящие укусы мошки нарушали сосредоточенность ума. Уже сутки на этом проклятом дворе. Вторая ночь, а Сыны что-то не торопятся заметить его существование. Может, и не соберутся никогда. Может, его безмолвная мольба, соизмеренная с неведомым эталоном, так же безмолвно была признана недостойной, и отвергнутому просителю ничего не остается, как покорно, без жалоб, принять свою судьбу и тактично удалиться. И что дальше? Бесславное возвращение в резиденцию, признание поражения, объяснения, которые будут звучать как оправдания?
Подождем.
Мысленное бегство оказалось трудным, но он справился, послал разум в дальние странствия, из которых его возвратило прикосновение чьей-то руки к плечу.
Ренилл открыл глаза и поднял голову. Беззвездная, безлунная ночь. Безмолвный двор залит красным сиянием фонарей. Над ним неподвижно стоит закутанная в плащ фигура, лицо скрыто под глубоким капюшоном.
— Тебя узнали. — Звенящий шепот.
Ренилл, в первый момент поняв слова буквально, напрягся. Потом припомнил ритуальные фразы, слышанные от Зилура, и понял, что хозяева храма, кто бы они ни были, соблаговолили заметить его присутствие. В церемониальном выражении благодарности Ренилл приник лбом к мостовой.
— Ты можешь войти.
Отлично выбрано время. Глубокой ночью и без свидетелей. Правоверные, обнаружив поутру исчезновение ревностного пилигрима, ничего не узнают о его судьбе. Принят с почетом — или безмолвно отвергнут? Никто нe сможет сказать.
— Встань и следуй за мной.
Легко сказать. Бесконечные часы, проведенные в неподвижности, сделали свое дело. Суставы словно заржавели. Ренилл неуклюже поднялся на ноги. Безликий посланец был уже в нескольких ярдах впереди, беззвучно скользя к главным дверям ДжиПайндру, которые, вопреки обыкновению, оказались широко распахнуты. Ренилл торопливо заковылял следом, прошел в дверь, которую проводник тут же запер, и оказался, наконец, в самом храме — по всей вероятности, первый из вонарцев, которому это удалось. Ощущение, что за ним следят невидимые глаза, усилилось. Казалось, сами стены не спят и смотрят на него.
Огромная, напоминающая сумрачную пещеру каменная громада, древняя, как остов мира. Повсюду темный базальт, гранит, мрамор. Суровый, бесплодный, застывший камень. Уходящие ввысь сводчатые потолки теряются во мраке над головой. В прохладном сыром воздухе висит неуловимый тревожный запах. Но осматриваться не было времени: проводник уже исчезал в квадратном проеме в дальнем конце вестибюля и приходилось торопиться за ним.
Они шли по бесконечным, гулким коридорам, освещенным адским светом красных фонарей. Ренилл теперь легче поспевал за провожатым, потому что ускорившийся ток крови быстро вернул жизнь онемевшим членам. Еще пара поворотов, новая дверь, и он оказался стоящим словно на Дне пересохшего колодца.
Зал — узкая ротонда, несомненно, предназначенная внушать трепет даже самым непробиваемым, — был в высоту гораздо больше, чем в ширину. Высокие выгнутые стены поддерживали круто сходящийся свод из прямых балок. По окружности выстроились бледные колонны полированного камня. На половине высоты от пола до основания свода виднелась круглая галерея, на которой стояло множество неподвижных фигур. Ренилл быстро пересчитал их. Десять — в темных плащах с низко надвинутыми клобуками, как и его проводник. Их лица терялись в тени. Кожей чувствовалась тяжесть невидимых взглядов, нацеленных на него с властных высот. Наконец-то — Сыны. Может быть, и сам КриНаид-сын среди них.
