Амонет замолчала, глядя поверх костра в темноту.
Голеску был слишком увлечен, рисуя в своем воображении образ Амонет, стоящей на берегу Нила с обнаженной грудью, поэтому ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что рассказ подошел к концу. Встряхнувшись, он собрался с мыслями и, зарегистрировав услышанное под рубрикой «Заумные метафоры», стал искать способ вернуться к делам реального мира, которые занимали его куда больше.
— Кстати, о Дьяволе, дорогая, — сказал он, пока Амонет запихивала в рот еще пригоршню шоколада. — О Дьяволе и о тех ворах и убийцах, которых ты поминала… и которые приносят тебе краденое добро. Скажи, может быть, ты переправляешь их добычу Дьяволу?
Амонет не ответила. Механически пережевывая шоколад, она пристально смотрела в огонь.
— Я вот что имею в виду, — попытался развить Голеску свою мысль. — Что будет, если ты не станешь отдавать ему товар, а возьмешь да и продашь его в другом месте?
— Зачем мне это? — слабо удивилась Амонет.
— Чтобы стать богатой, разумеется! — воскликнул Голеску, начиная жалеть, что так сильно напоил женщину. — Чтобы не жить в нищете и избавиться от страданий!
Амонет снова рассмеялась — словно треснул молодой лед на реке.
— Деньги ничего не изменят, — сказала она. — Во всяком случае, не для меня. И не для тебя.
— Где же он живет, этот твой Дьявол? — небрежно поинтересовался Голеску. — В Бухаресте? А может быть, в Клуже или в Хуедине? Если хочешь, я мог бы поговорить с ним от твоего имени. Как насчет того, чтобы немного ему пригрозить? Вдруг мне удастся добиться изменения условий вашего, гм-м… контракта? Я, знаешь ли, умею договариваться с людьми, дорогая, и если я побеседую с этим Дьяволом как мужчина с мужчиной…
Эти слова снова заставили Амонет расхохотаться, да так сильно, что она даже уронила коробку с конфетами.
— Ну, если не хочешь — не надо, — обиженно пожал плечами Голеску. — Тогда как насчет того, чтобы использовать по назначению нашего дорогого Эмиля? Мы могли бы организовать что-то вроде сеанса чтения мыслей на расстоянии, а попутно продавать приворотное зелье, средства от облысения и тому подобное. Одна птичка нашептала мне на ухо, что на этом мы могли бы сколотить приличное состояние, — добавил он вкрадчиво.
Смех Амонет прервался, а верхняя губа чуть приподнялась, обнажая испачканные шоколадом зубы.
— Я же сказала — нет. Эмиль — это секрет.
— Но от кого мы его прячем? — поинтересовался Голеску.
Амонет только покачала головой, потом пошарила в траве и, подобрав коробку, выудила из нее последние несколько конфет с ликером.
— Я не хочу, чтобы Он узнал… — проговорила она вполголоса. — Потому что тогда Он отнимет паренька у меня и… Но ведь это нечестно! Это я нашла его. Дурак надутый!.. Он ищет под холмами, сторожит возле полян, где лунными ночами танцуют феи, словно все эти сказки — истинная правда, а ведь достаточно было просто заглянуть в приют для умалишенных. Попечитель мне так и сказал: у нас, мадам, содержится малолетний гений, который вообразил себя вампиром. Я попросила позволения взглянуть на него и, как только его увидела, то сразу поняла, что за кровь течет в его жилах. Эти большие глаза, непропорционально большая голова, и прочее… Ошибиться было невозможно. Это был тот самый святой грааль, о котором мечтал Эгей, но нашла его я! Почему же я должна кому-то его отдать? Если найти способ, можно…
«Еще одна чертова метафора!» — подумал Голеску.
— Кто этот Эгей? — спросил он. — Может, это настоящее имя твоего Дьявола?
— Ха! Конечно, Ему бы хотелось, но… Из двух зол выбирай меньшее, а из двух дьяволов… — речь Амонет сделалась нечленораздельной, но, прислушавшись, Голеску усомнился в своем первоначальном выводе. Протяжные гласные и звонкие согласные звуки определенно складывались в слова какого-то незнакомого и древнего языка.
«Еще немного, и она отключится, а я опять ничего не узнаю!» — сообразил он.
— Уже поздно, красавица, пойдем лучше баиньки, — проговорил Голеску самым обольстительным голосом и плотнее прижал Амонет к себе, одновременно пытаясь просунуть руку ей под одежду.
В следующее мгновение он уже лежал на спине, а над ним возвышался кошмарный призрак: огненные глаза и зубы, черная тень крыльев за спиной, воздетые для атаки когти. Он еще услышал пронзительный вопль, от которого кровь стыла в жилах, потом что-то с силой ударило его в лоб, и бархатная чернота взорвалась яркими электрическими искрами.
Когда Голеску очнулся, лес вокруг поляны еще тонул в серых предрассветных сумерках, но звезды в тускло-синем небе уже погасли. Морщась от боли, Голеску с трудом сел. Его Одежда насквозь промокла от росы, в висках стучало, к тому же ему никак не удавалось сконцентрировать взгляд на окружающих предметах.
Но туман перед глазами скоро растаял, и Голеску увидел тонкий султан дыма, поднимавшийся над кучей золы и углей. С другой стороны погасшего костра скорчился на земле Эмиль. Он сидел там же, где и вчера, и, тихонько похныкивая, со страхом наблюдал за разгоравшейся на востоке розовой полоской зари.
— Всемогущий Господь и все Его ангелы! — простонал Голеску, нащупав на лбу порядочную шишку величиной с гусиное яйцо. — Что случилось, а?
Эмиль не ответил, и Голеску обратился к собственным воспоминаниям, которые после удара по голове пребывали в некотором беспорядке. Ему казалось, что все шло как по писаному, однако наливавшаяся болью гуля над глазом ясно указывала на то, что он чего-то недоучел. С другой стороны…
Эмиль, заломив руки, заплакал громче.
— Что, черт побери, с тобой такое? — раздраженно спросил Голеску и встал на четвереньки.
— Солнце!.. — всхлипнул Эмиль, не отрывая взгляда от алого зарева над верхушками деревьев.
— Почему же ты не надел свой защитный костюм, а? — проговорил Голеску и выпрямился во весь рост, но тут же зашипел от боли и схватился за голову. — Скажи мне, маленькая бессмертная тварь, что произошло вчера? Мне. повезло, и я уложил твою хозяйку или… или она уложила меня? И вообще, куда она подевалась?
В ответ Эмиль снова всхлипнул и закрыл лицо ладонями.
— Ну ладно, идем, я отведу тебя назад, в твой уютный, теплый гробик, — сказал Голеску, стряхивая с одежды грязь и приставшие травинки. — Вставай!
Мальчуган поднялся и подковылял к нему. Голеску отвел его к фургону, подсадил на передок и, вскарабкавшись сам, отворил дверь. Эмиль бросился внутрь и в мгновение ока исчез в ящике под кроватью. При этом он довольно громко хлопнул дверцей, и куча тряпья на кровати зашевелилась. В следующую секунду Амонет резко села на кровати, гневно глядя на Голеску.
