В Брашов он вернулся, когда на город уже пали ранние осенние сумерки. Немного побродив по улицам, Голеску остановился перед низкой темной дверью, сколоченной из толстых дубовых досок. Над дверью не было никакой вывески, но этого и не требовалось, ибо идущий из-за двери запах вина и крепких напитков был достаточно красноречив. Голеску толкнул дверь и, низко наклонившись под притолокой, вошел в полутемный зал. Когда его глаза привыкли к полумраку, он увидел то, что ожидал увидеть: низкий закопченный потолок, потемневшие бочки, стойку бара и несколько столиков.
— Большую рюмку шнапса, — сказал Голеску, подходя к стойке, за которой стоял трактирщик с печальным лицом. В зале было немноголюдно, за столиками сидели всего несколько человек. Кто-то подозрительно покосился на Голеску, кто-то не обратил на него никакого внимания. Двое или трое и вовсе не пошевелились: уткнувшись лицом в стол рядом с недопитыми стаканами, они казались мертвыми. Относительно трезвыми были только двое перегонщиков скота, стоявших у самой стойки. Потягивая пиво, они разговаривали о чем-то своем. На всякий случай Голеску улыбнулся всем вместе и никому в отдельности и, бросив на стойку монету, понес свой шнапс к одному из пустующих столиков.
— …Теперь его повсюду ищут, — сказал один гуртовщик другому. — Он продавал людям какое-то снадобье, от которого куры должны были откладывать особенно крупные яйца.
— Кто-нибудь погиб? — спросил второй перегонщик.
— Точно не знаю. Мне рассказывали только, что большинство тварей застрелили, прежде чем они успели кого-то прикончить.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Голсску привстал и повернулся к стойке спиной. Потом он поднес к губам бокал и, случайно подняв глаза, наткнулся на взгляд какого-то человека, сидевшего в дальнем, темном углу.
— Ваше здоровье, — машинально сказал Голсску и выпил.
— Что у тебя в мешке? — спросил незнакомец.
— Ничего особенного, господин. Мамочка послала меня на ярмарку купить хлеба, ответил Голеску, фальшиво улыбаясь.
Человек в углу поднялся и шагнул к его столику. Голеску невольно отпрянул, но незнакомец уже подсаживался за его стол.
Это был пожилой, очень худой мужчина в потертой и пропыленной куртке, застегнутой на все пуговицы. Он был совершенно лыс, черты его лица заострились и приобрели слегка восковой, как у трупа, оттенок, да и попахивало от него чем-то вроде мертвечины, однако его взгляд оставался пристальным и властным. Казалось, глаза незнакомца горят и переливаются в полутьме, словно жемчужины, сходство с которыми усиливалось еще благодаря тому, что они были чуть мутноватыми, как у слепых.
— Ты, кажется, путешествуешь с мадам Айпоптос? — поинтересовался старик.
— А кто это? — вопросом на вопрос ответил Голеску, ставя свой бокал на стол.
Мужчина смерил его насмешливым взглядом.
— Разве ты не знаешь? — проговорил он. — А вот я знаю ее достаточно хорошо. Я, видишь ли, часто переезжаю с ярмарки на ярмарку и… Короче, я видел, как ты крутился возле ее фургонов. Ты получаешь для нее разрешения в магистрате и исполняешь другие поручения, не так ли? Можешь не отвечать — я знаю, что это так. Я следил за вами обоими.
— Должно быть, вы просто перепутали меня с кем-то другим, — возразил Голеску. — Правда, людей с такой неординарной внешностью, как у меня, немного, но ведь могли же вы обознаться?
— Пфт! — Старик пренебрежительно махнул рукой. — В свое время я тоже гнул на нее спину. Всегда найдется мужчина, который будет ходить перед ней на задних лапках и служить, словно верный раб.
— Послушай, старик, я никому не служу, — грубовато сказал Голеску, но в глубине души ощутил легкий укол ревности. — Кроме того, она просто слабая, одинокая женщина…
Старик расхохотался. От натуги у него даже что-то заскрипело и заклокотало внутри.
— Скажи, она все еще собирает барахло для Дьявола?
— Для какого такого дьявола? — Голеску откинулся на спинку стула и скроил недоверчивую гримасу.
— Для ее хозяина. Однажды я видел его… — Старик поднял руку и рассеянно прихлопнул муху, которая села ему на щеку. — Как-то во время войны солдаты разграбили мечеть. Среди прочего они захватили великолепную золотую лампу. Амонет выкупила ее у них за кругленькую сумму, хотя истинная цена лампы была, конечно, гораздо больше. Вещь была не особенно тяжелой, но довольно громоздкой, поэтому Амонет все время боялась, как бы ненароком не повредить тонкую работу. Когда мы приехали под Тейфельберг, Амонет взяла меня с собой, чтобы я помог ей выгрузить лампу; тогда-то я и увидел Дьявола. Он ждал нас на границе со своими длинными фургонами. Выглядел он точь-в-точь как преуспевающий саксонский фабрикант, но мне показалось…
— Извини, приятель, я понятия не имею, о чем ты говоришь, — перебил Голеску. Потом он перевел дух и добавил небрежно: — Впрочем, мне приходилось слышать о некоем короле воров, который, вероятно, известен в определенных кругах под кличкой Дьявол, Может быть, такой человек действительно существует? Может быть, речь идет о каком-то весьма влиятельном лице, которому достаточно одно слово сказать, и продажные чиновники, которым он платит, бросаются исполнять любые его желания? Если дело обстоит именно так, то он, конечно, способен собрать огромные богатства, не пошевелив и пальцем!
Старик крякнул.
— Ты думаешь, что вычислил его, — сказал он. — И надеешься, что в его шайке найдется местечко и для парня с хорошо подвешенным языком, не так ли?
Голеску, застигнутый врасплох, несколько мгновений смотрел на своего собеседника, потом медленно поднял к губам рюмку с остатками шнапса.
— Ты… ты умеешь читать мысли? — проговорил он наконец.
— Нет. — Старик покачал головой. — К сожалению, нет. Просто я был таким же, как ты. Таким же глупцом! — Чтобы подчеркнуть свои слова, он даже стукнул кулаком по столу, но звук получился слабый, словно ударили не рукой, а пустой перчаткой. — Как и ты, я думал, что сумею сколотить состояние или, на худой конец, смогу использовать ее, чтобы подняться как можно выше в этой воображаемой воровской иерархии. Как же я ошибался!.. Я понятия не имел, что же происходит на самом деле…
— Что же происходит на самом деле, дедушка? — спросил Голеску и заговорщически подмигнул трактирщику, словно призывая его в свидетели: гляди, моя, дед-то совсем с ума спятил! Но трактирщик только пожал плечами и отвернулся со скучающим видом. Старик же то ли ничего не заметил, то ли не обратил внимания на пантомиму Голеску.
— Это не люди, а стрегои — духи, пробравшиеся в наш мир. Я вижу: ты не веришь, ты смеешься, но это правда. Правда и то, что их не интересует твоя бессмертная душа — им нужно кое-что другое. Они охотятся за драгоценностями, за красивыми или редкими вещами, древними книгами, рукописями. Где бы ни шла война, они тут как тут: сторожат, вынюхивают и крадут все, что могут, когда победившая армия грабит захваченные города. Даже в мирное время они заранее знают, какой из домов должен сгореть дотла, и появляются за день или за два до пожара, чтобы успеть вынести все ценное. Они слоняются по улицам вокруг обреченного здания и — Боже! — как же сверкают их неземные глаза. Они дожидаются лишь подходящего момента, чтобы пробраться внутрь и забрать картины, книги, резные украшения и прочее — все, что может представлять какую-либо ценность, — до того как их уничтожит огонь. А иногда они забирают и детей!..
