В шестой день приема их было сорок девять человек.
Потом была встреча с измотанными тревогой близкими, новая порция охов и ахов, поздравлений, восторгов и хвастовства, поход по магазинам за подарками и отдых в кафе.
… За их столик принесли кофе и пирожные.
- Представляешь, я вначале испугалась гатура! Он такой странный, высоченный! - постоянно вытирая испачканный кремом нос, рассказывала Танри. - А он оказался совсем не страшным.
- Он скорее занудный, - вспомнив что-то свое, поморщился Сирино. - Его занятия лучше не пропускать. Так же как у Лео и Лореса. Но командор Ванибару еще хуже.
- Поверить не могу, что командор будет вести у нас занятия! - удивился Арвисо.
- Он уже не летает. Гатуры тоже в отставку выходят. Кстати, и Лео в отставке. Недавно. Она у нас последний год только вела, - рассказывал молодой летчик.
- Мне она не понравилась, - проворчал еще расстроенный Арвисо. - И гатур этот…
- Зря ты расстраиваешься, - пожал плечами Сирино. - Дирижабельщиков даже больше чем почтовиков уважают.
- Я тоже так думаю, - согласилась Танри. - А помнишь, как Рофирт…
Вирия вышла из кафе на улицу. Пока ее подопечные подкреплялись, по пятому разу взахлеб пересказывая Джеральдо и Сирино все вступительные страсти, она решила размять ноги перед обратной дорогой.
Предвечерняя жара усилилась, горячие камни мостовых отдавали накопленное за день тепло. Вирия спустилась по узенькой лестнице на набережную к фонтану.
Вокруг с гиканьем носилась ребятня. Прислонившись спиной к фонарю, босой лысый старик в полосатых бело-синих парусиновых штанах вытягивал на скрипке заунывную мелодию. И Вирии стало грустно. Сейчас она поняла, что в один миг лишилась обоих воспитанников.
Она присела на скамью и устремила невидящий взгляд на море. В голове неожиданно всплыли строки Фредерика Надара, любимого поэта Танри:
Мои сновидения холодны и зыбки,
как бабочек стая над темной водою
озер, в грустных чащах осеннего леса.
И тени спускаются к водам глубоким
моих озарений и песен забытых,
несбывшихся грез и любви, погребенной
под грузом сомнений, обид и неверья.
Легенды слагают над водами ныне
мои сожаленья.
"Вот и мне только сожаления и остались, - думала она. - Сын непутевым вырос, бродягой. А дочь захотела летать. И я ничего не могу с ними сделать. Ни-че-го!"
- Эй, мать, что-то стряслось? - чернявый усатый морячок тронул ее за плечо.
- Нет. Все хорошо. Просто очень жарко, - очнувшись, ответила Вирия. Капелька пота стекла из-под волос по щеке в подтверждение ее слов.
Морячок не спешил уходить, улыбнулся женщине, потом обвел взглядом переполненную людьми набережную.
- Красивый у вас город. А я вот через час уплываю. Представляешь, прямиком к Сонному архипелагу! Каково из такой жары в холодное море, где полным-полно айсбергов!
- Да, - вяло ответила Вирия.
- Знаешь, мать, я тебя хочу спросить, - замялся морячок. - Друг моего капитана одну девочку потерявшуюся ищет. Она сейчас уже должна быть взрослой. Ей лет шестнадцать быть должно. Мне некогда было ходить по городу, выспрашивать. Может быть, ты ее встречала?
Морячок вынул из нагрудного кармана свернутый листок.
- Посмотри.
Вирия взглянула и обомлела. Ее Танри! Танира! Такая, какой она попала в дом Синардов! И даже шапка та же!
Рисунок был выполнен карандашом, но очень искусно. Не узнать девочку было невозможно. Вирия только на миг представила, как моряк увозит ее Таниру, как она теряет свою приемную дочь навсегда… У пожилой женщины закружилась голова.
- Вам, наверно, все-таки плохо, - засуетился морячок, ибо Вирия покачнулась. - Давайте я вам платок в фонтане намочу!
- Нет, не надо. Я лучше пойду в тень, - пробормотала женщина, возвращая моряку листок. - А девочку… Нет, не встречала.
- Тогда счастливо оставаться, - парень встал. - Пожелай мне счастливого пути!
- Счастливого пути, - словно эхо отозвалась Вирия.
Как в бреду, почти ничего не видя перед собой, она поднялась по ступенькам, дошла до кофейни. И замерла на пороге, через стекло витрины разглядывая весело щебечущую приемную дочь.
"Бог мне просит. Я не могу потерять ее окончательно!" - прошептала она и куда более твердым шагом направилась к столику.
… Танри сама не понимала, как ее приняли в Воздушную Академию на отделение дальней авиации. Арвисо забрасывал ее вопросами. Даже Сирино, и тот удивлялся.
- Девушка в дальних полетах? Насколько я знаю, до тебя их было четверо. Виржиния Лео - самая известная. Обычно девчонок если и берут самостоятельно летать, то только на короткие внутриконтинентальные рейсы, на наших, людских моделях. Тебе же предстоит изучать технику гатуров.
Вирия обиженно молчала, поджимая в ниточку губы, отчего Танри было не по себе. Уж лучше бы ругала! Но отказываться от такого подарка судьбы, пусть и ради матери, девушка не собиралась.
Осознав в полной мере, что она действительно зачислена в Академию, да еще на самое удивительное отделение, она летала без самолета. Сердце сладко замирало в предчувствии нечто чудесного, волнующего. Еще бы, большинство дальних летчиков так и продолжали летать от континента к континенту. Но самые талантливые со временем становились навигаторами и водили небесные корабли среди звезд. О чем еще мечтать?
- Будете два месяца учиться, неделю отдыхать. Я стану приезжать за вами, - заверил молодежь дядюшка. Вот только как дождаться эти первые два месяца учебы?
Она собрала вещи за три дня до отъезда. И теперь оставалось совсем чуть-чуть подождать, чтобы оказаться в Лиссаране.
Еще раз обойдя комнату, девочка сняла со стены свои рисунки: портреты новой семьи, картины с ледоколом и моряком Бартеро. Странно, ей больше ничего не вспоминалось. Но отчего-то она теперь знала - в ее прошлом было не слишком много радости. Не стоит вытаскивать его наружу.
Собрав все листки, девушка положила их и "Дикое сердце ветра", книгу стихов Фредерика Надгара, поэта-командора, как говорилось в предисловии. Командора? Ну и пусть ими бывают только гатуры! Зато стихи словно написаны про нее, Танри. Девушка открыла закладку с одним из своих любимых:
Тебе, моя нежность, отдал бы полмира,
Ведь есть у тебя половина другая.
Ты только поверь - есть одна неизбежность:
Мы встретимся вскоре. Я верю. Я знаю.
Знать бы, кому он их посвятил? И вообще хорошо бы познакомиться с этим гатуром…
Я глаз этих грустных запомнил сиянье.
