— Проходи, госпожа, ученице Топи Хозяина в доме старосты завсегда рады, — на Анисью же глянул почти брезгливо.
Сузились глаза девичьи с подозрительностью. Анисья вот на шажок отступила, да руку из цепких Вешкиных лапок потянула.
Отворилась дверь, на пороге показалась женщина — прямо кровь с молоком. Вся такая округлая, точно сдоба какая, а на щеках — румянец алый.
«Свеклой что ли натерлась?» — мелькнуло в мыслях у Весеньи. Знала она, как порой деревенские бабы исхищрялись, пытаясь красоту подчеркнуть. Красота та, конечно, спорной была, на Вешкин вкус, но мужикам вот нравилось.
Встречавшая же их женщина не только румянцем блистала, но и достатком своим явно гордилась. Сарафан парчовый весь узорами расшитый, облегал пышную фигуру. Пожалуй, в таком одеянии две Вешки уместилось бы. На груди же епанечка красовалась, канителью расшитая.
— Булгак, тебе что велено было, прохиндей? — громогласно воззвала хозяйка.
— Так Хозяина в избу пригласить, — отозвался мальчишка, в чертах этих двоих явное сходство угадывалось.
— И Хозяина и ученицу его, — и тут же в лице переменившись, точно актрисуля бродячего театра, к Весенье воззвала, — проходи, госпожа, милости просим…
— Так я то и делал, — обиженно пробурчал мальчишка, на женщину обиженно глядя.
— Коли делал, что ж она все за порогом стоит? — сердито мальчишке сквозь зубы процедила и снова к Веше повернулась с улыбкой такой растянутой, зубами сверкая, — да ты не стой, милая, нам же Михая повеление передали уж, как и Хозяина слова. Проходи-проходи. Чаю, да пряников изволь отведать, вареньице домашнее, — а сама уже по лестнице спустилась и Весенью от Анисьи настойчиво оттеснила, да под руку в избу повела.
Вешка на такое бесцеремноство точно рыба на суше ртом захлопала от возмущения.
— А ты домой иди, нечего юродивой за господами таскаться, — еще и на Анисью шикнула эта хозяюшка радушная.
— Ну-ка пусти меня, — вырвала руку свою из цепких пухлых пальцев, — чем это Анисья вам не угодила, зачем ее гоните?
— Так юродивая же, вот к тебе и прицепилась, да ты, госпожа, на нее не смотри, пусть себе идет, — махнула рукой, снова за Вешку взяться намереваясь.
— Вот как значит… — процедила Веша, глядя, как Анисья покорно разворачивается, да прочь ступает. Понятно стало, что в доме старосты той не рады. Догнала немку, снова за руку ту беря.
— Хозяин велел здесь его ждать. Ты рядом со мной держись, никто тебя обидеть не посмеет, — твердо заявила ведунья, не позволив девушке уйти. Та, вся какая-то смиренная, кивнула, — нам обеим ждать велено, — это уже к дому повернулась, — коли Анисью в дом пускать не собираетесь, то и я здесь останусь, — и зыркнула на старостиху. Та-то еще пуще пятнами алыми пошла, вон и по шее уже потянуло руменцем-то.
Да только сквозь зубы радушие все же выдавила:
— Это что же не собираемся? Проходите, — и рукой им на дверь указывает. А в глазах-то так и светится «как вы мне дороги, гостьи дорогие». Да только Весенья гордая лишь когда надобно. Сколько Лесьяра ждать придется — только магику и ведомо. Что ж они, на улице торчать должны?
Можно, конечно, и к Анисье воротиться, да только опасалась Вешка, что как прознают в деревне, кого староста ищет и о чем расспрашивает, может кто нежданный и в ту ветхую избушку наведаться. Нет уж, пусть пока мужчины разберутся, а они на людях посидят. Чай, в доме старосты люду поболе, чем в халупе на отшибе.
Не ошиблась, здесь и служки сновали, и родня старосты в полном составе собралась, да и прочего приближенного люда не мало. Все ждали, когда Хозяин с порчей разберется. Все ж зараза эта простым людям страх внушала. А ну как придется с места срываться и другой дом себе искать, от напасти спасаясь? Кто на лавках сидел, а кто и стоял, переговариваясь, да только как Вешку с Анисьей в дом ввели, все умолкли.
— К столу присаживайтесь, — процедила старостиха.
— Марена, ты Анисью то зачем позвала? — к той подоспела подружница и вроде и шепотом, а все равно слышно.
— А ты Любаву выведи, — прошипела хозяйка ей в ответ, на что собеседница ее, женщина в летах уже, недовольно губы поджала и поспешила к другой девице. Та сидела в кругу подружек, коса с руку толщиной, сарафан тоже из парчи, да ожерелье из жемчуга на шее.
— Пойдем отседова, Любавушка, — и потянула ее. И только когда та с лавки поднялась, понятно стало, что на сносях. — А то еще эта глянет глазом своим дурным…
Весенья головой покачала, да нахмурилась. Знавала и сама таких кумушек у себя в деревне, таким лишь бы обвинить кого. Недобрые, завистливые, да сварливые. Веша таких за версту чуяла. Ну да ей с ними не жить, а вот что Анисье приходится… жаль ту стало.
Немка тем временем рядом топталась, да взгляд от пола и не отрывала вовсе.
Их провели за стол, усадили, взвару налили в чашечки на блюдечках расписных, в маленьких вазочках поставили варенье из крыжовника.
Веша стесняться не стала. Дают — бери, бьют — беги, так она считала. А варенье было страсть ароматное, взвар вот тоже парком исходил. Зачерпнула вареньице маленькой ложечкой… То на языке сладостью расползлось, от крыжовника же чуть кислинкой отдавало.
— Очень вкусно, благодарю, хозяюшка, — обратилась Веша к старостихе. Та села напротив через стол, тоже себе чаю подливая, да баранки с веревки снимая. На Вешкино обращение кивнула только молча.
Анисья же рядом с Весеньей устроилась тихой мышкой, руки под стол спрятала, да ждала терпеливо, когда все сие закончится.
— Тетенька, а ты правда Хозяина Топи ученица? — Вешу за рукав потянула маленькая ручка. Обернувшись, увидела та девчушку лет восьми.
— Лика, ну ка в детскую ступай! — Тут же нянюшка со второго этажа показалась. Торопилась, по лестнице спускаясь.
— Правда, — улыбнулась девочке Веша. А малявка-то вздохнула с облегчением.
— Смотри, а то ему уже невесту готовят, — и пальчиком пригрозила. Весенья тому удивилась, благо нянюшка запнулась, да не поспела еще за воспитаницей.
— Это кого же?
— Так меня! — и ножкой «топ», — вот вырасту — на болота пойду! Все туда только за одним даром ходют, а я все заберу! Хозяину женой стану!
Весенья на то и не знала, что ответить, только брови вверх взметнулись.
— Ты прости, госпожа, — наконец то нянюшка догнала проказницу, — вбила себе в голову, что за Хозяина замуж пойдет, откуда только мысли такие в детской головушке?
Сама то ее за плечи прочь повела. А Веша лишь глазами тем вослед хлопала. Обернулась к старостихе:
— Правда собралась что ли? — женщина ей в ответ плечами пожала.
— А ка бы и так, — вымолвила, взвара отпив.
— Так мала ж еще…
— Так и Хозяин не стареет. Почитай не первый десяток лет на болоте, а все таков же. Ангеличка у нас красавицей растет, глядишь, и правда чего выйдет, вдруг сосватаем? — И смотрит так, словно ждет чего от Веши.
— Ну… удачи вам, — фыркнула Весенья, снова к варенью потянувшись. Внутри, конечно, что-то чутка кольнуло, да прошло быстро. Страростиха же, прищурилась, снова оценивающе ее оглядывая.
— И не ревнуешь совсем?
Ведунья едва не подавилась.
— Кого? Ле… Хозяина? — чуть имя его не выболтала… А ведь не слыхала прежде, чтоб его кто по имени кликал. Не стоит и называть.
Марена кивнула, усмехаясь.
— А с чего бы мне его ревновать? Я у него учусь, а не шашни вожу, — сказала, как отрезала. И сама ведь в то верила, посему и звучало искренне.
— А каков он, Хозяин-то? — подсела к ним еще одна из местных судачек, нос длинный, точно везде сует его.
— Варвара… — предостерегла ту Марена, да Вешка рукой махнула, мол ничего страшного.
— Грозный без меры, — вздохнула печально, — гоняет почем зря. Там прибери, котлы вычисти, пробирки перемой, а они все склизкие извечно! В подвалах мышей сушить заставляет, прямо за хвосты подвешивать приходится. А как зелья свои колдовские наводит, так то свинью прирежь, то петуха…
Женщины напротив едва рты не раскрыли, росказни ее слушая. А Веша то только и говаривала, что сама прежде слыхивала. Лесьяр уж дал понять не единожды, что уединение свое ценит и планирует сохранять, вот она ему и подсобит.
