«Что я наделала? Эта кровь… эта магия… она столько дней, недель, месяцев скапливалась тут! Столько людей, жаждущих исцеления, а получивших лишь новые увечья и болезни, лишились здесь веры и надежды! Как я могла подумать, что такая силища может просто уйти в землю, как пролитое вино! Проклятые сказки, проклятые суеверия, передающиеся из рода в род, проклятые россказни невежественных храмовников! Почему я до сих пор верю, что убийством ведьмы можно снять наложенное ею заклятие, а разрушением истуканов — отучить людей поклоняться идолам? Почему, если жизнь свидетельствует, что все эти „праведные уничтожения“ делают только хуже?!»
…Королева бросилась бежать одновременно с помчавшимися на неё бестиями. До спешившегося и готового к обороне отряда оставалось шагов тридцать — не успеть. Хаймары, а точнее архихаймары, неслись подобно смерчу. Шесть порождённых магией крови бестий, способных изорвать сотню пехотинцев.
— Беги, Сильвира! — крикнул Калиган, а сам развернулся, выхватывая из-под своего нищенского тряпичного плаща утяжелённый, чуть изогнутый у основания односторонний меч — удобный для сильных рубящих ударов. Прикрывать королеву остался и Филгор, обхватив рукоять тяжёлой секиры двумя руками.
— Приготовились… — прошептал Калиган, глядя на несущегося монстра прищуренными глазами.
Устоять на дороге разъярённого архихаймара — всё равно что пытаться остановить грудью взбешенного слона. Калиган и Филгор дружно отпрыгнули в стороны, пропуская мчащихся бестий, и тут же оба нанесли удар. Меч следопыта глубоко резанул по мышцам живота монстра, но тот лишь заревел, отнюдь не собираясь падать и умирать. Удар рыцаря-телохранителя оказался более удачен: лезвие секиры перерубило ногу архихаймара возле колена. Монстр покатился по брусчатке, дико ревя и разбрызгивая смешанную красно-чёрную кровь — смесь крови даймона и человека.
— Стреляйте! — закричала королева, слыша за спиной настигающий рокот чудовищ.
Двое анфейских лучников одновременно сделали залп. Стрелы, направленные в узкие глаза бестии, чиркнули по черепу, оставив две пустяковые царапины.
«Не уйти! Не уйти!» — застучала молотом мысль.
Уже чувствуя яростное дыхание монстра, королева выхватила меч на бегу и, резко уйдя вбок, рубанула тварь по животу — выше не достать. Архихаймар взревел и занёс над головой королевы сабельные когти. В следующую секунду, за миг до того, как на королеву обрушился страшный удар, перед ней возник один из телохранителей, прикрыв владычицу щитом и собственным телом от неминуемой смерти. Чудовищный удар монстра швырнул воина в королеву: вместе они отлетели и рухнули у глухой каменной стены.
— Ты жив, Лик? — с трудом выбираясь из-под тяжёлого телохранителя, оглушённо прошептала королева и замерла. Сломанный коготь твари торчал из насквозь пробитого щита, пронзив руку воина. Из трёх глубоких порезов посреди нагрудника сочилась кровь. С такими ранами бойцу не выжить, если только не передать его немедля опытному врачевателю.
Меч валялся далеко в стороне. Королева попыталась встать, но при этом всё вокруг закружилось и она снова упала. Гудела разбитая голова, сбилось дыхание. Помочь своим защитникам владычица не могла.
Слышалось дикое ржание напуганных лошадей. Королевский писарь, вцепившийся в поводья, пытался усидеть на мечущемся в безумном страхе скакуне. Старый посол лежал на дороге, раскинув руки, очевидно, свалившись с лошади затылком вниз.
Рядом с королевой оказалась Тальга.
— Вставайте, владычица! Вставайте или погибнете!
Зрящая была очень близка к истине. Филгор с Калиганом ухитрились отвлечь на себя четырёх архихаймаров. Старший телохранитель ещё пытался биться, а следопыт, убедившись в бессилии своего меча перед магической плотью монстров, только уворачивался от смертоносных когтей-сабель. Два других телохранителя бились с тем монстром, который лишился ноги, но ничуть не умерил яростной прыти.
— Целься им в глаза!
Анфейцы вновь схватились за луки. Две стрелы ударили монстра в массивную грудь — тот, не заметив ран, пронзил и поднял на когтях одного лучника и с невероятной силой шмякнул его о стену. Другой стрелок, видя гибель собрата, ринулся прямо под руки-страшилища архихаймара и, резко присев на колено, всадил длинную стрелу меж клыков твари. Бестия отринула, выбросив из пасти брызги крови. Выстрел был ловок и смел, за такое мастерство лучники получали высшие награды. И всё же против тварей, которые не имели жизненно важных органов и состояли сплошь из жертвенной крови и магии, стрелы были почти бессильны.
Монстр согнул ноги, собираясь прыгнуть на ловкого стрелка, однако кто-то его опередил. Лучник-анфеец вскрикнул и упал, раскинув руки. Изо рта и носа воина хлынула кровь. Смерть его была мгновенной.
И только теперь королева увидела стоящую у стока в подземелье фигуру в кроваво-красной мантии.
«Жрец крови! — догадалась королева, едва заметив в его руке причудливо закрученный посох с наконечником в виде пасти чудовища. — Вот и всё».
— Вставайте же, владычица! — хрупкая Тальга рванула её с такой силой, что разом подняла на ноги.
Что она задумала? Твари неуязвимы. У них нет ни сердца, ни мозга — одна лишь ненасытная жажда крови и смерти…
«Кровь! — поймала догадку Сильвира. — Они же наполовину состоят из жертвенной человеческой крови! И если эту кровь освятить… эх, ну почему со мной нет ни одного священника!»
«А ты, Сильвира? Сколько раз ты исполняла обязанности священника в боевых походах! Сколько раз тебе доводилось провожать в Небесный Путь смертельно раненых воинов, освящать для питья нездоровую воду, благословлять новобранцев и сочетать узами брака пары влюбленных?»
Она подняла руки одновременно с Тальгой. Зрящая всё понимала без лишних слов.
— Невинная кровь, отданная по неведению, приобщённая коварным обманом к нечистому ритуалу… — королева начала выводить формулу молитвы, сочиняя её по ходу мыслей. Обряд очищения жертвенной крови был ей незнаком, но сейчас — тот случай, когда форма не столь важна. Главное — личная внутренняя сила и, само собой, чистая вера…
В секундном потоке мыслей Сильвира принесла на суд Всевышнего каждый свой грех, каждую слабость, каждую мелочь, которая сейчас ощущалась особо остро и могла всё погубить. И в то же время осознавала, что её раскаяние — ничто, оно забудется, как забываются все пламенные обещания Спасителю, данные в миг беды.
«Этого недостаточно, недостаточно… Жажда очищения должна быть сильной, искренней, бесповоротной, как роковая клятва. Иначе обряд останется бесполезным бормотанием молитв. Чем пожертвовать? Какой обет дать Спасителю?»
