Велиону жутко, судорожно захотелось на большак. Топтать дорожную пыль, спать в стогах сена или на мокрой лесной траве… бродить по могильникам, рушить проклятья руками, распутывать ловкими пальцами нити заклинаний.
Надеть перчатки. Почувствовать их грубую, но такую привычную кожу, ставшую кожей его рук. В тот миг могильщику казалось, что эта кожа всё ещё сохранила его тепло, напиталась им, и теперь готова поделиться, отдать ему всё…
Могильщик отворил покосившуюся калитку, пропустил вперёд Свишу и зашёл следом сам. Медленно прошёл по дорожке, вдыхая запахи лета. Уже середина июня, скоро йоль… А это значит, что он здесь уже почти три недели. Время пролетело быстро, будто в горячке. Хотя, так оно, наверное, и было на самом деле. Но горячка всегда проходит, уступая место трупному холоду или здоровому теплу.
А Велион приближения холода не чувствовал.
Свиша быстро вошла в дом, могильщик ускорил шаги, заскочил за ней следом, но на веранде её уже не было. Он прошёл в комнату и увидел её.
Она плакала. Тихо и жалко плакала, как маленький ребёнок, которого чем-то обидели. Могильщик почувствовал жалость, к которой была примешана самая капля презрения. Капля, толика, доля… могильщик чувствовал, что в каждый следующий раз эта доля будет расти, полнеть, пожирая всё остальное.
Он шагнул к ней, попробовал обнять за плечи. Свиша неожиданно энергично вырвалась, отбрасывая руки могильщика, повернулась к нему. В её лице не было ничего жалкого, наоборот, губы были искривлены злостью, глаза мерцали.
- Как будто ты не знал! – крикнула она. – Как будто не знал, а?
- Успокойся, - тихо сказал Велион, делая вторую попытку обнять Свишу, но та вновь отбросила его руки.
- Ну что, господин могильщик? – в голосе молодой вдовы появилась насмешливая злость. – Что? Замарался? Запачкал ручонки? Связался с деревенской блядью? Небось, пока трахал, думал, что я сидела и ждала тебя? Думала, когда же это придёт мой суженый могильщик? Побитый, как собака, с дыркой в голове. Придёт, поживёт, поглядывая, потом начнёт трахать, а потом нос кривить, как узнает, что не только муж у меня до него был. Что думаешь, не поняла я, что ты всё узнал, когда пришёл с таверны? Думаешь, не вижу, как смотришь на меня, изучаешь, будто у меня лбу написано, сколько народу меня оттрахало, куда и как? Скажу тебе, благородный господин могильщик, много! И туда же, куда и ты, думаешь, один такой выискался? Всё я делала до тебя…
Велион подскочил к Свише, схватил её за плечи, встряхнул.
- Что не нравится? – закричала вдова, брызжа слюной в лицо могильщику. – Не нравится? А ты послушай, как меня в стогу сена трое солдатиков всю ночь…
- Заткнись! – взревел Велион. – Заткнись немедленно!
Это подействовало. Свиша замолчала и уже через секунду обессилено повисла в его руках, всхлипывая от слёз.
- Прости меня, прости… - едва различимо шептала она.
- Мне плевать на всё, - солгал Велион. – Плевать на всех.
Сердце болело. Пожалуй, могильщик впервые понял, что это такое – сердце, сжимаемое болью. Жалость, злость, боль, любовь, обида, презрение, - все эти чувства смешались в нём и теперь бурлили, стараясь вырваться наружу. Хотелось ударить кого-то, что-нибудь сломать, разнести в дребезги…
Он сидел на полу, обнимая рыдающую Свишу.
- Останься, пожалуйста, не уходи… Я люблю тебя…
- Не уйду, - вновь солгал могильщик. – Успокойся.
«Завтра йоль», - подумал Велион.
Он сидел на крыльце и смотрел на звезды. Свежий ночной воздух пах травой и цветами.
Но больше всего воздух пах дорогой. Пылью, потом, усталостью. Затхлостью могильников, кровью, своей или чужой, человеческой или животной. Воздух пах рассохшимся деревом, размокшими плесневелыми сухарями и магией. Сточными канавами, в которых разлагаются тела нищих, крысами и торгашами.
Воздух пах кожей чёрных перчаток.
Он пах этим уже неделю.
Когда первая волна чувств схлынула, Велион решил, что всё пройдёт. Пройдёт злость и обида, презрение улетучится, и всё станет по-старому. Практически так оно и было… они не вспоминали ни того мальчишку, ни истерику Свиши, улыбались друг другу, любили друг друга ночами, засыпали под тонким одеялом, просыпались в предрассветной прохладе и снова любили друг друга.
Но запах дороги не отпускал могильщика ни на миг.
Днями тотенграбер слонялся по дому или двору, иногда надев перчатки, иногда – нет, но в любом случае он думал о могильниках и дороге. Скука начала докучать ему так сильно, что он готов был залезть на стену. Крестьянская работа, к которой Велион уже почти привык и даже начинал выполнять её с удовольствием, начала вызывать острые приступы тошноты.
Ему пора было идти.
Велион поднялся с крыльца, накинул на плечи плащ, перекинул через плечо сумку на лямке. Надо будет купить заплечную сумку, как её там… рюкзак… она не мешает при работе над заклинаниями, чем обычная сумка, и поэтому её не придётся бросать на окраине могильника. А это дорогого стоит – можно брать крупные вещи, а не только мелочь, которую можно растолкать по карманам.
Луна была почти полной, света её хватало, чтобы спокойно идти по дороге. К тому же, уже перевалило за полночь и до рассвета осталось совсем недолго, ведь завтра йоль…
Могильщик тихо сошёл с крыльца, но тут же остановился, услышав позади шум. Уже зная, что случится через несколько секунд, обернулся. Он не хотел прощаться, просто тихо уйти. Но если не получилось, улепётывать, спасаясь от тяжёлого прощания, он не будет.
Силуэт Свиши появился в дверном проёме быстро, появился и замер тенью, в которой не угадывалось человеческих черт.
- Уходишь? – тихо спросила тень.
- Ухожу… - согласился Велион, опуская голову, как нашкодивший ребёнок.
- Не можешь остаться… - констатировала тень.
- Нет.
- Тебя тянет дорога… - едва слышно прошептала тень, но уже через секунду её голос окреп: - Тогда уходи. Уходи, не оборачиваясь и без лишних прощаний, как и хотел. Уходи… но только вернись, пожалуйста, вернись ко мне…
- Вернусь, - твёрдо и уверенно солгал могильщик.
- Я буду ждать, - солгала Свиша. Её тень растворилась во мраке.
- Я тебя люблю… - запоздало сказал могильщик.
Но тень его не слышала.
Могильщик поправил сумку и зашагал навстречу запаху дороги.
Несчастная одинокая женщина рыдала, закусив кулак, чтобы уходящий не услышал её. Иначе он, не дай бог, решил бы вернуться.
И больше никогда не был бы счастлив. Как и она.
Несчастная женщина не знала тогда, насколько сильно она ошибается.
Повзрослевший и многое потерявший за эти годы могильщик пошатываясь брёл проспаться в хлев.
