— Что это за сны? — вопрошает он, словно защищаясь. Каким бы зыбким и прозрачным ни показался ему мир тогда, в приморском саду в Сандгейте, какой бы ни прозвучал тогда намек на нечто лежащее за пределами этого мира — здесь, в лондонской квартире Мелвила, ни о какой его прозрачности не могло быть и речи.
— Черт возьми! — восклицает он. — Если эти сны предназначены Чаттерису, зачем она мне все это говорила?
— А если бы мне довелось их увидеть, какие бы они там ни были…
Он погружается в размышления, со всей присущей ему серьезностью.
— Нет! — И снова:
— Нет!
— А если человеку не суждено их увидеть, то зачем ему о них знать, зачем из-за них лишаться покоя?
— Если ей так уж хочется мутить воду, почему бы ей не заняться этим самой и стоит ли превращать меня в сообщника?
Он шагает взад и вперед по квартире, потом останавливается и смотрит в окно, на ошалевших от жары прохожих, направляющихся к Хеймаркету…
Но он их не видит. Перед глазами у него стоит маленький приморский сад в Сандгейте и крохотная кучка людей, совсем крохотная, залитая солнечным светом, и что-то надвигается на них…
— Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!
И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.
Представляю себе, как он сидит за обедом, — к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта, изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.
— А, да что угодно! — восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.
Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, — и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.
Мелвил только что взял в руки «Панч» — он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, — и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.
Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.
— Вы здесь? — произнес он.
— А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда? — спросил Мелвил.
— Я зашел, чтобы написать одно письмо, — сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.
Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.
— Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, — сказал он.
— Неужели?
— Да.
Он закурил сигарету.
— А вы стали бы на моем месте?
— Ни в коем случае, — ответил Мелвил. — Но это не по моей части.
— А по моей?
— Не поздновато ли выходить из игры? — спросил Мелвил. — Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр…
— Знаю, — отозвался Чаттерис.
— Ну и?…
— Мне что-то не хочется.
— Но, дорогой мой!..
— Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.
Тут он сделал совершенно нелепую вещь — выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.
— Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, — сказал Мелвил.
Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:
— Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух — все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.
Мелвил молча ждал продолжения.
— С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда…
— Меня никто никуда не загонял, — возразил Мелвил.
— А меня загоняли. И вот что из этого получается!
— Вы не хотите делать политическую карьеру?
— Как вам сказать… Подумайте, что это такое на самом деле.
— Ну, если задумываться о том, что есть на самом деле…
— Во-первых, вся эта возня, чтобы попасть в парламент. Эти проклятые партии не значат ничего — абсолютно ничего. У них даже нет приличных фракций. Болтаешь всякий вздор перед разными проклятыми комитетами проклятых торговцев, которые думают только о том, чтобы подороже продать свое самоуважение; шепчешься и водишь дружбу с представителями на местах и стараешься, чтобы тебя почаще с ними видели; занимаешься всякой идиотской благотворительностью, и обедаешь, и толкуешь, и якшаешься со всевозможными чванливыми наглецами и мошенниками…
Он на несколько секунд умолк.
— И ведь на самом деле они ничего такого в виду не имеют! Они просто делают это по-своему, как ты — по-своему. Все это одна и та же игра. Они гоняются за призраком довольства, они трудятся не покладая рук, и ссорятся, и завидуют друг другу, днем и ночью, постоянно стараясь, несмотря ни на что, убедить себя, что они воплощают в себе реальность и успеха…
Он снова умолк и затянулся сигаретой.
— Это так, — согласился Мелвил и, не скрывая злорадства, добавил:
— Но я думал, что ваше скромное движение… Что в нем есть нечто большее, чем партийные дрязги и самоутверждение?…
Он сделал вопросительную паузу.
— Положение Бедных, — добавил он.
— Ну и что? — сказал Чаттерис и взглянул на него с каменным выражением лица. Мелвил отвел глаза.
