— Ладно, — медленно сказал я, облокотившись о балюстраду лестницы и постукивая пальцами по перилам. — Предположим, я тебя понял. И даже согласен: на меня она производит такое же впечатление. Но, Корин…
— Уверен ли я, что это не впечатление? — криво улыбнулся он. — Абсолютно. Я знаю ее достаточно давно и не раз мог в этом убедиться. Она из тех людей, кто полезет спасать котенка в горящий дом, забыв о магии и наплевав на безопасность.
— Котят и я пойду спасать, — иронично заметил я, сразу же вспомнив характерную любимицу Нэльвё и нашу с ним первую встречу.
— Она не только котят спасала. С нее вполне станется броситься наперерез смертельному заклинанию.
— Ты всерьез считаешь, что это хорошая рекомендация? — не удержался от смешка я. — Хочешь, чтобы «наперерез» мы бросались вдвоем? Как-то не так представлял я свое спасение и защиту, не так.
— Наивность проходит с опытом. А настоящая доброта и неравнодушие не приходят ни с чем, — серьезно сказал Корин. — Они или есть, или нет.
— Наивность проходит, а вот дурость — нет, — улыбнулся я и открестился: — Довольно. Не собираюсь ввязываться в спор.
— Мио! Соглашайся и хватит уже ворчать! Даже Нэльвё уговорить будет проще! — не выдержал Корин, нетерпеливо взмахнув руками.
— Нэльвё? — удивленно приподняв бровь, спросил я. — А мы отправляемся вместе?
Корин замер, не найдя слов.
— Знаешь, — медленно начал он, — когда люди накануне выхода заявляются в… хм… точку сбора вместе, это дает основания для таких предположений. Разве нет?
Я беззаботно пожал плечами и легкомысленно ответил:
— Не знаю. Мы этого еще не обсуждали.
— То есть я ошибся? — снова спросил он.
— То есть мы этого не обсуждали, — терпеливо повторил я. — Но я готов руку на отсечение дать: он увяжется за мной во что бы то ни стало.
Корин, казалось, удивился.
— Даже так?
— Конечно. Сам посуди: ему нужно как можно быстрее убраться из города. Твоя помощь необходима, а помочь одновременно двоим ты не сможешь. Если дело дойдет до выбора, он падет на меня — Нэльвё отлично это понимает. Так что напроситься в попутчики — самый простой выход, — и добавил с усмешкой, чуть поколебавшись: — Во всяком случае, я бы поступил именно так. А потом удрал по своим делам, когда сопровождение перестало бы обеспечивать защиту. Или когда маршруты разошлись бы.
— И ты не против? — недоуменно спросил Корин.
— А должен быть? — его реплика неожиданно меня развеселила.
— Обычно людям не нравится, когда их используют, — пояснил Корин, поплотнее запахивая халат. Похоже, неусидчивый thas-Elv'inor открыл окно: по ногам потянуло сквозняком.
— Я не настолько щепетилен к своей скромной персоне, — улыбнулся я. И добавил с хитрым прищуром: — К тому же, еще вопрос, кто кого собирается использовать.
— Не представляю, какой с него прок. Лечить заставить, разве что. Если спасетесь, — невесело пошутил маг.
— Он, как Отрекшийся, должен уметь обращаться с мечом. Да и их хваленая ментальная магия тоже неплохое подспорье.
— Жрицы Льор на хвосте, по-моему, с лихвой перевешивают все его мнимые плюсы.
— Я не пойму: ты меня Камелию упрашиваешь взять или Нэльвё оставить? — фыркнул я.
— Первое, — после некоторой паузы и несколько смущенно ответил Корин. — Но сейчас я о другом. Ты уверен, что он не поставит под угрозу твои планы? Он мой друг, и я, конечно же, не брошу его. Но, вопреки вашим предположениям, вполне смогу помочь вам обоим, если понадобится.
— Хочешь великий секрет? — заговорщицки понизив голос, почти шепотом спросил я. И, выждав паузу, сообщил: — Мне все равно.
И, вдоволь полюбовавшись отразившимся на лице моего друга и ученика недоумением, пояснил:
— Честно, Корин. Я не могу разделаться с этим проклятым бессмертием уже целый век. По правде сказать, я уже почти отчаялся. Или совсем отчаялся? Не знаю. Но особых надежд не питаю. Я уцепился за твое предложение, как за соломинку, не потому, что всерьез рассчитываю на «успех» (хотя надежда — подлое чувство, и на какое-то мгновенье ей всегда удается обмануть разум), а потому, что мне нужна цель. Хоть какая-нибудь: надуманная, искусственная, лживая, мимолетная… Мне нужен путь, по которому я смогу идти — иначе останусь на месте. И нужна звезда. Пусть недостижимая, пусть далекая — я буду делать все, чтобы воплотить ее в жизнь или приблизиться к ней хотя бы на шаг. У меня уже однажды была звезда. Юная, прекрасная, она светила так ярко, что разгоняла тьму самых мрачных ночей. А потом она погасла, и с тех пор все потеряло смысл. Погасла окончательно, бесповоротно; раз и навсегда. Я смирился с этим, и не пытаюсь ее вернуть. Но и отпустить не могу. Поэтому я рад путешествию. Это временная цель… или иллюзия цели? Надежда, за которой можно идти на край света — только лишь бы еще немного, хотя бы на пару мгновений, отсрочить момент отречения от звезды.
— Ты никогда не согласишься, Мио, — покачал головой Корин, грустно смотря на меня.
— На что? — не понял я, с головой погрузившись в собственные мысли и, честно говоря, забыв, где и с кем нахожусь.
— Не согласишься на работу в Академии. Ведь это быт, статика. Смерть для тебя. Для такого тебя. Не важно, что изменится во внешнем мире. Ты действительно мертв. Давно и бесповоротно. Пока ты не изменишься сам, не отпустишь прошлое, все будет для тебя пусто и бессмысленно. Мне действительно жаль.
Корин говорил, и каждое его отрывистое слово болезненно отзывалось во мне. Потому что он хоронил меня заживо. Поняв, наконец, что я чувствую и кто я есть, он распрощался и с тем Мио, которого сам придумал, и со мной самим, настоящим. Корин понял меня — и смирился, готовый принять любое мое решение и не оспаривать его. И отпустить, если я захочу уйти навсегда.
И отпускал.
….так дети наивно и эгоистично верят, что мир не меняется, всё — навсегда, и родители будут жить вечно. Верят даже тогда, когда сталкиваются со смертью лицом к лицу. Дети не принимают смерть; не умеют ее принимать. Но от них ничего не зависит, и все идет своим чередом.
А он — мог повлиять. И по-детски не хотел отпускать.
Как взрослый, Корин осознавал и понимал мой выбор, был готов его принять — и уважал вне зависимости от того, нравится он ему или нет. Ребенок не может этого; потому что его мир — светел и ясен, хрустально-чист и упоительно прекрасен. В нем все счастливы, и нет большого горя. И дети не понимают, что, если выбор сделан, пытаться изменить что-то уже бесполезно.
Корин уже понимал, но еще верил. И всеми силами вытравлял эту веру, чувствуя себя глубоко несчастным и ненавидя себя за это. Взрослеть всегда больно.
