по части земледелия в деревне у нас был бы еще один директор. То есть именно что мой брат Ауво. Значит, Ауво, кроме того что полицейский, был еще председателем деревенского сельхозкооператива. И он вполне себе радушно принял эту новую картофелеводку к ним в правление. Но толку-то не вышло. Сразу на первом же собрании стала она советы раздавать, как всем остальным свои наделы обрабатывать. Взрослых мужиков учить принялась!
Разумеется, они и слушать эти глупости не стали, а только ей в лицо посмеялись. А она заартачилась. Да еще и к Ауво потом приставала, чтобы он с другими поговорил, мол, надо делать, как она велит. Но Ауво пойти на это не мог, чего уж там.
– Разве она что плохое советовала?
– Хорошее.
– Не говорила, что надо поменьше навозом удобрять? И не так много ядов использовать?
– Ну, у самой-то картошка и без химии росла, коли у нее сам дьявол был на посылках. Враг рода человеческого шастал ночью по картофельным полям, окучивал их своими копытами, разглаживал листочки на картошке и нашептывал клубням. Ну они и нарастали круглые да сладкие. Помню, разок довелось мне ихней картошки поесть… Я еще подумал тогда, мол, если у греха и есть какой-то вкус, то вот именно такой. Ох и хорошая картошечка-то была! Только не от крещеных эта еда. Ну да все равно хозяйка молодая решила изжить Ауво со свету.
– У меня уточняющий вопрос, – сказала Янатуйнен.
– Декан этот даже сюда приезжал уговаривать Юлияакко вернуться в университет. Поверить невозможно. Так сатана соблазняет. Декан приехал в гости в шикарной шляпе, и на крылечко взошел, с картофельных денег построенное, и в дверь постучал, и в звонок позвонил. У них звонок на двери, ты только подумай, прости господи! Потом декан сидел у них на кухне за столом, в пинжаке, причесанный как из парикмахерской, и все вот эти спасибо-пожалуйста да извините, и вся эта болтовня у них была. С четверть часа декан у них кофе распивал и нахваливал, как дом обставлен, а потом наконец сказал, зачем приехал и что надо девчонку вернуть в университет. Что она, мол, одаренная, и таких они раньше не видывали, и что у нее блестящее будущее, станет она доктором, и профессором, и важною птицею в ихней этой науке, и это такая возможность, которой нельзя разбрасываться, это и девчонке надо, и наука без нее совсем пропадет. Молодая хозяйка отказалась, хоть ты режь ее. Видела бы ты физиономию этого декана. Он расписывает ей все прелести, а она говорит, что ничего ей не надо. Ну да на что девке эти должности в людском мире, когда уж ей обещано высокое положение у самого Люцифера и место министра в аду.
– Каким образом она убила вашего брата? – спросила Янатуйнен.
– Она бросила его душу щуке на съедение.
– Ясно, поступила так же, как с вашей собакой?
– На Векку она потренировалась. Это такое колдовство, для которого нужно получить особую консультацию.
– Вот как. У сатаны?
Аско не ответил и указал Янатуйнен на блокнот.
– Ты что-то давно не записывала. Ничего из того, что я говорил.
– У меня хорошая память.
– Или ты просто не веришь мне.
– Честно говоря, довольно многое из рассказанного вами представляется мне полной чепухой.
Аско положил руки на стол одна на другую.
– Это неважно, как оно представляется.
– Ничем ей сатана не помог. Слушай, у сатаны хватает дел в этом мире. Совершенно невозможно. Он еле успевает разжигать войны, плести интриги и причинять страдания. Только ему и дело, что присматривать все время за какой-то колдуньей. Молодая хозяйка за помощью к приятелю обращалась.
– К какому еще приятелю?
– К Олли-Колотуну.
– Ну вот, – сказал Эфраим.
– Кто это – Олли-Колотун?
Аско засмеялся.
– Скорее, не кто, а что.
Элина шла по дороге через поле. Она обошла место, где в прошлый раз свернула в болото. Свет и тепло окутывали ее плотной сверкающей вуалью. Мелкие камешки на дороге скрипели под подошвами. Комары застили глаза. У Большого залива Элина повернула налево в заросли березок и осин. Среди деревьев вилась тропинка, усыпанная шариками – заячьими какашками. Она вышла на берег. Там, среди кувшинок, наполовину вытянутая на песчаный берег, стояла лодка Совы. Вообще-то, это была лодка Элины. Она купила ее на деньги, которые получила в пятнадцать лет, подрабатывая на лесовосстановлении, и приплыла на ней по реке из самого поселка.
Если она чем и занималась в жизни, так это греблей. Элина гребла и по течению, и против. Она сплавлялась по кипящим водоворотам и забрасывала в них мушку, играла блесной в бурных потоках и ведрами таскала из реки лосося, форель и хариуса. Даже не ведрами – ушатами.
Элина поставила железную коробку с пирогом на среднюю скамейку, столкнула лодку в воду и принялась грести. Под левой уключиной на борту лодки, словно шрам, раскинув во все стороны ноги, неподвижно сидел черный паук-сенокосец. Он жил в лодке и путешествовал на ней по маршрутам, на которые никак не мог повлиять. Такое положение дел паука устраивало, поскольку его домом была лодка, а не те места, куда направлялось суденышко, на котором он перемещался.
Лодка пробиралась среди кувшинок. Когда началась глубина, кувшинки кончились. Тут же появились волны. Они били о борт мелкими кулачками, а чуть подальше – кулаками и побольше. Из комаров остались только самые упрямые. Вскоре ветер сдул и их. Элина гребла к острову. С той стороны тянуло прохладой. На середине пути ветер всерьез окреп, и лодка почти остановилась. Элина упрямо тянула на себя весла. Она чувствовала, что силы на исходе, и чем сильнее она тянула, тем сильнее становился ветер, и это было неслучайно. Но она и не думала повернуть назад. Пирог и тефтели никак не могли угомониться у нее в животе, ее подташнивало.
Она погружала весла в волны, тянула, и была уже готова опорожнить желудок себе на колени. Вдруг лодка полетела вперед, словно проткнула невидимую стену. Элина подняла весла и держала их над водой, пока судно мчалось к берегу. С концов весел капала вода, словно с клювов огромных куликов. Элина сидела согнувшись и тяжело дышала. Затем обернулась и посмотрела на Мертвяковый остров. Он поднимался из воды мрачный и черный, словно новое испытание – сколько их еще предстоит? Лодка скользнула носом по прибрежному песку и замерла.
Эфраим убрал посуду со стола, а Аско переместился в кресло-качалку. Он говорил и одновременно отталкивался ногой от пола.
– Олли-Колотун был батраком на ферме у семейства Юлияакко ажно в девятнадцатом веке. А прозвище такое от того, что в молодости стучал молотком – крыл дранкой крыши амбаров и сараев. Сказывали, что при этом держал гвозди в зубах. В гвоздях были какие-то, что
