— Выбирай!
Я застыл. Потом покосился на шкурки, все еще валяющиеся на столе, и… отрицательно помотал головой:
— Рано. Я должен тебе еще две…
— Не должен… — усмехнулся Раздан, вытащил из сундука несколько пар варежек и бросил их на стол: — Выбирай…
Я подергал себя за мочку уха, представил себе, как обрадуется Эллария, и… убрал руки за спину:
— Уговор есть уговор. Я пока не расплатился…
Скорняк посерьезнел, подошел к столу, оперся на него обеими руками и, не мигая, уставился мне в глаза:
— Ты — человек слова… Принесешь оставшиеся, когда добудешь…
Я вспыхнул — ко мне обращались, как ко взрослому мужчине! Значит, уважали!!!
Подумав, я расправил плечи, заложил большие пальцы за пояс — так, как это делал граф Тьюварр — и солидно кивнул:
— Договорились…
Кривой Раздан улыбнулся, но шутить не стал:
— Выбирай…
Рука потянулась к огненно-рыжим варежкам с серебристо-серой опушкой и… убралась обратно: они выглядели слишком дорогими!
— Бери, ей подойдет… — улыбнулся скорняк. Потом прищурился, открыл соседний сундук и бросил мне роскошный пояс в цвет выбранной мною паре: — А это — подарок. Твоей сестре. От меня. И не вздумай отказываться, а то обижусь…
… Ввалившись домой, Эллария упала на стоящий в сенях рассохшийся табурет и обессиленно закрыла глаза.
Я метнулся к ней, стянул с ее ног насквозь промокшие постолы и начал растирать заледеневшие стопы:
— Устала?
Сестричка набрала в грудь воздуха… и отрицательно мотнула головой:
— Нет… Вернее, не очень… Сейчас переведу дух, поменяю маме простыни и приготовлю вам что-нибудь поесть…
— Я уже поменял… И репу отварил… Так что переоденься в сухое и за стол…
Толком не дослушав то, что я говорил, Эллария вскочила на ноги, метнулась к двери в комнату, увидела умиротворенное лицо мамы и… всхлипнула.
— Ларка, ты чего? — перепугался я. — Она уже поела… И теперь спит!
Сестричка смахнула со щеки слезинки, повернулась ко мне, упала на колени, обняла меня за талию и прижалась щекой к моей груди:
— Я тобой горжусь! Ты — настоящий мужчина…
«Настоящие мужчины не плачут…» — подумал я, вытаращил глаза, чтобы удержать подступающие слезы и… вспомнил про варежки!
— Переоденься, а то заболеешь на мою голову… — басом сказал я. И мотнул головой в сторону подоконника, на котором лежала ее домашняя рубаха.
Ларка фыркнула, чмокнула меня в подбородок и встала на ноги:
— Как скажешь, глава семьи!
Как ни странно, в ее голосе не было и тени насмешки. Впрочем, даже если бы она и была, я бы не обиделся. Ибо уже понимал, сколько ей приходится работать за кусок хлеба, который мы едим…
… Пока Эллария переодевалась, расплетала косу и сушила волосы у печи, я усиленно старался не улыбаться: пялился в огонь и хмурил брови.
Получилось. Даже слишком хорошо, так как в какой-то момент сестричка встревожилась, отложила в сторону рушник и подошла ко мне:
— Тебя что-то гнетет?
Я кивнул.
— Расскажешь?
Я полюбовался на облако рыжих волос, на грустные, но полные любви глаза, на ее ласковую улыбку и вытащил из-под лавки сверток с варежками:
— Это — тебе…
Ларка развернула сверток и… села на пол. А по ее щекам снова потекли слезы.
— Ну вот, опять плачешь… — делая вид, что расстроен, буркнул я. — Нет, чтобы обрадоваться…
Эллария шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом и улыбнулась. Сразу превратившись в маленькое, но очень теплое солнышко:
— Я радуюсь! Просто мне никогда и ничего не дарили…
— Теперь — дарят. Двое. Я и Кривой Раздан… — сказал я… и оказался на полу, в объятиях сестры.
— Я тебя люблю, братик! И буду любить до самой смерти…
«До самой смерти…» — угрюмо подумал я, скрипнул зубами, вцепился в посох и принялся оглаживать оставшийся отрезок Пути. А потом услышал приглушенный всхлип:
— Что, я выгляжу настолько плохо?
Распущенные огненно-рыжие волосы, свободно ниспадающие на плечи, глаза, полные слез, закушенная губа… — в этот момент леди Мэйнария настолько походила на Ларку, что у меня оборвалось сердце.
— Что ж… Подберем что-нибудь еще… — расстроенно пробормотала баронесса, потянулась к поясу и нехотя принялась развязывать затейливый узелок…
— Сколько? — хрипло спросил я у портного. И вдруг понял, что не могу оторвать взгляд от лица Мэйнарии д'Атерн.
— Мне уже заплатили… — донеслось откуда-то справа. — Так что вы мне ничего не должны…
Я кивнул, перекинул посох в левую руку, не глядя сгреб со стола сумку со сменным бельем и арноттом. Потом сообразил, что баронесса все еще ждет моей реакции, и выдохнул:
— Хорошо… Даже слишком…
Хотя не видел ничего, кроме ее лица…
… Поездка по городу в памяти не отложилась — я смотрел по сторонам, а видел только Элларию. Дома. Во дворе. У проруби. Идущую по улице к замку графа Тьюварра и возвращающуюся обратно. Смеющуюся и плачущую. Бодрую и заспанную.
Прошлое, засыпанное пеплом прожитых лет, восстало из небытия и засияло ослепительно-яркими красками: я видел не только лицо сестры, но и ее конопушки. Родинку на переносице. Белую ниточку шрама на правом предплечье. Вздувшиеся вены на тыльной стороне ладоней. Вечно обломанные ногти. А еще изможденный взгляд, темные круги под глазами, ввалившиеся щеки, торчащие ключицы и сгорбленную от усталости спину.
А еще я вдруг понял, как она уставала. И это понимание возродило к жизни ту жгучую ненависть, которой я жил целых двенадцать лиственей…
— Ты — выгорел… Весь… — снова прозвучало в голове. — Но выгорел очень давно, а от тебя пахнет свежей кровью. Почему?
Я вытаращил глаза, чтобы не вспоминать, но перед ними все равно замелькали те самые картины из прошлого, которые я не любил вспоминать больше всего:
… Пламя взлетает по стенам сарая, как белка на вершину сосны. И, на мгновение замерев у конька крыши, прыгает ввысь. Туда, где в разрывах угольно-черных облаков мелькает мутный желтый глаз Дэйра. Вытянувшись на десяток локтей, оно замирает, а потом рассыпается мириадами искр, которые устремляются вниз. К земле, залитой кровью и заваленной бьющимися в агонии телами…
Делаю шаг… потом второй… Стряхиваю с плеч навалившуюся тяжесть… Не глядя, отмахиваюсь засапожником… Ощущаю, как вздрагивает чье-то тело, прыгаю в огонь и подныриваю под пылающую балку…
По ноздрям шибает жутким запахом горящего мяса. А через мгновение к нему добавляется вонь от горящих волос.
На краю сознания мелькает мысль:
«Мои…»
Но не задевает. Так как я не могу оторвать взгляда от изломанного тела Элларии, распластанного на обеденном столе…
