— Насколько широко разошёлся слух о вашем несчастье? — наконец спросила она.
Ингри пожал плечами.
— Сплетни общеизвестны, однако значение моей особенности придаётся разное. Моя репутация полезна для Хетвара: немногие решаются мне противоречить.
«Или долго терпеть моё общество, приглашать в свой дом, а главное, знакомить с представительницами своего клана. Что ж, к этому я давно привык».
Йяда широко раскрыла глаза.
— Вас выбрали потому, что вину можно было свалить на вашего волка! Выбор сделал Хетвар. Значит, он и есть тот, кто наложил заклятие!
Эта мысль Ингри не понравилась.
— Не обязательно. Лорд Хетвар обсуждал ситуацию ещё до того, как появился я. Любой, с кем он говорил, мог предложить мою кандидатуру. — Однако роль, которую Йяда приписала волку, была весьма вероятной. Ингри ведь и сам готов был бы обвинить в гибели своей подопечной волка-у-себя-внутри. Он сам бы вынес себе приговор и не был бы способен защищаться. Даже если бы он пережил покушение на леди Йяду… он вспомнил, как чуть не погиб накануне при переправе. Так или иначе, и жертву, и её палача заставили бы молчать.
Ингри пришёл к двум чрезвычайно неприятным заключениям. Первое заключалось в том, что ему по-прежнему предстояло везти леди Йяду туда, где её, возможно, ожидала смерть. Утонуть в реке, может быть, оказалось бы менее мучительно, чем погибнуть от яда в тюремной камере, и уж тем более такая смерть не была бы сопряжена с кошмаром неправого суда и последующей казни.
Второе же заключалось в том, что тайный могущественный враг окажется весьма недоволен, когда они оба явятся в Истхом живыми.
Ингри всю ночь мучили кошмары, хотя утром он не мог их вспомнить; проснулся он, чувствуя лёгкую лихорадку. Сквозь окошко крохотной, но всё-таки отдельной комнаты под самой крышей гостиницы пробивались солнечные лучи. Рассвело. Пора отправляться в путь.
Первое же движение пробудило боль во всём его избитом и исцарапанном теле, так что Ингри поспешно отказался от намерения сесть. Однако и лёжа облегчения он не испытывал. Ингри осторожно повернул голову, и по шее словно пробежало пламя. Взгляд его упал на груду посуды, которую он составил на полу у двери. Всё это неустойчивое сооружение выглядело нетронутым. Хороший знак.
Повязки на правой руке и на запястьях Ингри оставались на месте, хоть сквозь них и проступила кровь. Ингри пошевелил пальцами. Итак, прошлый вечер ему не примерещился, какими бы невероятными ни казались все вчерашние ужасы. По мере того как воспоминания возвращались, Ингри ощутил болезненную судорогу в животе.
Ингри со стоном заставил себя подняться и доковылял до умывальника. Зачерпнув левой рукой ледяной воды, он плеснул себе в лицо, но это ничему не помогло. Натянув штаны, он присел на край постели и попытался надеть сапоги, но на опухшие щиколотки налезать они отказались. Ингри признал своё поражение и уронил сапоги на пол. Он осторожно снова прилёг поверх сбитого одеяла. Всякие мысли в голове вытесняло что-то вроде гудения. Ингри пролежал ещё около получаса, судя по перемещению светлых квадратов по полу, и за всё это время единственным, о чём он оказался в силах подумать, было смутное огорчение невозможностью натянуть сапоги.
Скрипнула дверь, и за звоном рассыпавшейся посуды последовали изумлённые ругательства Гески. Морщась, лейтенант пробрался между раскатившимися по полу кружками и мисками. Геска был одет в кожаный дорожный костюм с накинутым поверх серо-голубым плащом гвардейцев Хетвара и явно привёл себя в порядок ради торжественного сопровождения траурного кортежа: светлые волосы были расчёсаны, добродушное лицо выбрито. На Ингри он посмотрел с ужасом.
— Милорд…
— Ах, Геска… — Ингри всё же удалось прохрипеть: — Как там наш свинский парень?
Геска покачал головой, всё ещё под впечатлением от увиденного.
— Иллюзия развеялась где-то к полуночи. Мы отправили его в постель.
— Проследи, чтобы он не попадался просвещённой Халлане.
— Ну, тут проблем не будет. — Геска встревоженно смотрел на синяки и забинтованные руки Ингри. — Лорд Ингри, что всё-таки случилось с вами вчера вечером?
Ингри заколебался.
— А что об этом говорят?
— Солдаты, сидевшие в зале, доложили мне, что вы заперлись с волшебницей, а потом часа через два из комнаты неожиданно донёсся ужасный шум — вопли и грохот, так что с потолка этажом ниже посыпалась штукатурка. Впечатление было такое, словно там кого-то убивали.
«Почти…»
— Волшебница и её слуги потом вышли из гостиницы, как будто ничего не случилось, а вы, хромая, отправились к себе, не сказав никому ни слова.
Ингри постарался, насколько возможно, вспомнить те отговорки, к которым прибегла Халлана.
— Да… Я нёс… нёс блюдо с окороком и нож и споткнулся о стул. — Нет, про стул она ничего не говорила… — Опрокинул стол и при этом порезал руку.
Геска сморщился: ему явно никак не удавалось соотнести описанное событие со странной коллекцией синяков и повязок на Ингри.
— Мы фактически уже готовы отправляться. Здешний жрец ждёт, чтобы благословить гроб Болесо. Вы будете в состоянии ехать верхом? После случившегося…
«Неужели я выгляжу так ужасно?»
— Ты передал моё письмо лорду Хетвару курьеру храма?
— Да. Женщина уехала на рассвете.
— Тогда… Скажи солдатам, что они пока свободны. Я жду инструкций. Лучше задержимся здесь и дадим лошадям отдых.
Геска молча поклонился, но по его глазам было понятно, что лейтенант удивлён: зачем было выжимать из людей и животных последние силы, чтобы неизвестно зачем потратить здесь сэкономленное время? Геска поднял с пола миски и кружки, поставил их на умывальник и, бросив на Ингри ещё один озадаченный взгляд, вышел.
Ингри написал последний отчёт хранителю печати сразу по прибытии в Реддайк, сообщая об остановке кортежа в этом городе и прося о том, чтобы его сменили под тем предлогом, что ему не по силам выполнение всех положенных церемоний. В письме, таким образом, не было ни слова о храмовой волшебнице. Ингри не упомянул и о происшествии на переправе; ни о чём, связанном с пленницей, Ингри не упомянул вообще. Обязанность докладывать лорду Хетвару обо всём происходящем вступила теперь в схватку с поселившимся в сердце Ингри страхом. Страхом и яростью…
«Кто и как наложил на меня это чудовищное заклятие? Почему кому-то понадобилось превращать меня в безмозглое орудие? И не может ли такое случиться снова?»
Собственная ярость пугала Ингри, хотя как раз страх и питал гнев, перехватывая горло и заставляя боль пульсировать в висках. Ингри откинулся на подушку, пытаясь вернуть себе трудно давшуюся самодисциплину, рождённую жреческими пытками в Бирчгрове. Постепенно ему удалось заставить мышцы расслабиться.
