Что-то заставило Никки повернуть голову.
Двумя ступенями ниже их на толстом лестничном ковре стоял, со старомодным армейским револьвером и с искаженным гневной гримасой лицом майор авиации Фринтон.
Глава шестнадцатая
Майор авиации
Мистер Фринтон сунул оружие в карман своей домашней куртки, двумя сильными руками взял каждого из близнецов за шиворот и поднял их на ноги. Не издав ни звука, все трое принялись задом спускаться по лестнице, нащупывая ногами ступеньки.
У подножия лестницы он немного помедлил.
Затем, развернув детей, по-прежнему остававшихся беспомощными в его крепких ладонях, он зашагал с ними прочь из прихожей, по тоннелю, в лифт. Лифт пошел вверх. Лязгнула дверь, он провел их по привычному уже коридору, пинком открыл дверь своей комнаты и втолкнул детей внутрь.
Вслед за этим он сел на кровать, сжал руками голову, словно собираясь заплакать, и произнес: «Дьявол!»
Когда он снова взглянул на них, гневное выражение растаяло, уступив место одной из уже знакомых близнецам трогательных улыбок.
— Не обращайте на меня внимания.
— Что-нибудь случилось? — участливо спросила Джуди. Поднявшаяся по лестнице не так высоко, чтобы, подобно Никки, увидеть сквозь дверь Хозяина, Джуди, хотя и сбитая с толку, сразу поняла, что мистер Фринтон нуждается в утешении. Никки же все еще недоставало дыхания, чтобы выговорить хоть слово.
— Можно и так сказать.
— И что же?
— Вам волноваться не о чем.
— Понимаете, — принялась объяснять Джуди, — нам хочешь не хочешь приходится волноваться. Нас ведь похитили.
— Да, я знаю.
— Тогда вы должны нам все рассказать.
— О Господи! — с чем-то вроде отчаяния в голосе сказал мистер Фринтон. — Вы всего-навсего впутались только что в преднамеренное убийство.
— А кого должны были убить?
— Хозяина, конечно.
— Мы бы не возражали.
Мистер Фринтон мрачно сказал:
— Вы-то нет, — а он?
И резко встав, добавил:
— Шли бы вы лучше спать. И больше даже близко не подходите к этому месту. Просто не подходите, понятно? Вы только запутываете все.
Никки спросил:
— Вы собирались его застрелить?
— Да.
— А вы бы сумели?
— Это нам и предстояло выяснить.
— Но я думал, что вы…
— Послушайте, голуби мои, может, вы все же пойдете спать?
— Нет.
Казалось, он вдруг обнаружил, что они ему симпатичны, а они обнаружили, что им симпатичен он. Он рассмеялся и сказал:
— Нет, честно, детям во все это путаться незачем.
Стоило привыкнуть к его черной бородке и перестать обращать на нее внимание, как оказывалось, что лицо его отмечено разумом и добротой.
Джуди сказала:
— Пожалуйста, расскажите нам, что здесь происходит. Ладно, пусть мы до чего-то не доросли, но вы и представить себе не можете, как это действует на нервы, когда тобой вертят, как хотят, а ты не понимаешь, что происходит и почему. А когда тебя норовят уберечь от чего-то, получается только хуже.
— Хорошо. Я собирался рискнуть и прихлопнуть старого черта. Но не смог, потому что вы торчали у двери…
Он помолчал.
— Ну вот, и…
Затем в отчаянии:
— Ох, шли бы вы все-таки спать! Что тут происходит, все равно понять невозможно. А я не могу снова браться за это, пока у меня под ногами болтается половина детского сада.
— Нам очень жаль.
— Не берите себе в голову.
Им, родившимся в термоядерном веке, дети которого только и думают, что о летающих тарелках да космическом оружии, военновоздушный жаргон мистера Фринтона представлялся устарелым. Присловья вроде «лоб в лоб» или «дело нехитрое», некогда отличавшие смельчаков-авиаторов, казались близнецам свидетельствами стариковской слабости. И когда мистер Фринтон прибегал к языку давних сражений, дети испытывали неловкость и словно бы покровительственное чувство.
Он ощутил это и сердито сказал:
— Слушайте, вы все же идите к себе комнату. У меня дела.
— Какие?
— Идите-идите.
Они уже подошли к двери, когда он снова сел, во второй раз обхватил голову и отчаянно произнес:
— Но как же я убью его, когда на острове дети! Придется сначала вытащить вас отсюда, а уж после еще раз попытать счастья.
Дети молча ждали.
— Вас зовут Никки и Джуди, верно?
— Да.
— Надо придумать, как вас отсюда вывезти.
— А вы не можете взять нас в вертолет?
— Нет.
— Почему?
— Потому что в нем он нас достанет.
— Вы имеете в виду гипноз?
— Нет. Вибраторы.
— Боюсь, мы не знаем, что такое вибраторы.
— Ну значит, мы все здесь свои.
Джуди присела рядом с ним на кровать и сказала:
— Если вы хотите отправить нас в нашу комнату для того, чтобы пойти и застрелить Хозяина, то я думаю, вам не следует этого делать. Это может оказаться опасным.
— Мне это тоже в голову приходило.
— Он может сам вас убить.
— И тут ты права, Джуди.
— И что тогда будет с нами?
— Вот именно.
— Так что самое разумное — все нам объяснить.
Видимо, объяснения не доставляли ему удовольствия, потому что он ответил:
— Много ли толку от разговоров?
— Но мы же ведь не полные тупицы, — сказал Никки.
Мистер Фринтон вновь улыбнулся своей чарующей улыбкой, раздвигавшей иссин-черные усы, чтобы обнаружить крепкие, ровные, белые зубы, — и извинился:
— Пожалуй, я думал лишь о себе. Что вы хотите знать?
А что они хотели знать?
Мальчик наугад выбрал первый попавшийся вопрос из тех, что теснились у него в голове.
— Сколько Хозяину лет?
— Двадцать четвертого марта стукнет сто пятьдесят семь. Он начал вести дневник в день своего пятидесятилетия, и я прочитал его, — во всяком случае, ту часть дневников, какую можно прочитать.
— Сколько-сколько?
— Сто пятьдесят семь.
Дети молчали — ни протестов, ни вопросов.
— Доктор Моро, — продолжал мистер Фринтон, — ставил у себя на острове опыты, и «Железный Пират» бороздил океаны, и «Она» влачила в Африке свое бесконечное существование, когда Хозяину было около девяноста. Стивенсон написал «Остров Сокровищ», когда ему было восемьдесят четыре. Капитан Немо управлял «Наутилусом», когда ему было семьдесят. Генри Рассел Уоллес додумался до происхождения видов, когда ему было около шестидесяти. Мэри Шелли написала «Франкенштейна», когда он достиг совершеннолетия, а во время сражения при Ватерлоо он был старше вас на четыре года.
— Когда была Французская революция? — тупо спросила Джуди.
— Не могу вспомнить.
— Но как же это?
— Что как же?
— Как же он ухитрился столько прожить?
— Это уж вы сами разбирайтесь.
— Но если…
Никки спросил:
— Какое-нибудь лекарство?
